в языкознании — совокупность течений и отдельных концепций, изучающих язык в его отношении к мышлению и знанию и ориентированных на те или другие школы в логике и философии.
Для логического направления характерно:
обсуждение проблем гносеологии;
тенденция к выявлению универсальных свойств языка в ущерб его национальным особенностям (см. Универсалии языковые);
выработка единых принципов анализа языка, независимых от реальных языковых форм (общее для всех языков представление структуры предложения, системы частей речи и др.);
предпочтение синхронного анализа диахроническому и соответственно описательных грамматик историческим и сравнительно-историческим;
преимущественная разработка синтаксиса (теории предложения) и семантики;
преобладание функционального (содержательного) подхода к выделению, определению и систематизации категорий языка;
определение грамматических категорий по их отношению к универсальным категориям логики: слова — к понятию (концепту), части речи — к выполняемой ею логической функции, предложения — к суждению, сложного предложения — к умозаключению;
допущение скрытых (имплицитных) компонентов предложения, экстраполируемых из его логической модели.
Логический подход к языку характерен для воззрений греческих философов 5—1 вв. до н. э., для концепций западноевропейской схоластической науки (логики и грамматики) средневековья, для рационалистических концепций языка, лежащих в основе всеобщих (философских) грамматик (17 — 1‑я половина 19 вв.), а также для ряда школ и течений в логике, философии и лингвистике конца 19 — 20 вв. (философии анализа, лингвистической философии, философских логик, логического анализа естественных языков).
Связь языкознания с логикой является изначальной. Сам термин «логика», введённый стоиками (в отличие от них Аристотель применял к законам мышления термин «аналитика»), обозначал словесное выражение мысли (λόγος). Основным для большинства греческих мыслителей являлся принцип «доверия языку» в его обнаружении разума и доверия разуму в его познании физического мира. Предполагалось, что, подобно тому как имя выражает сущность обозначаемого им предмета (тезис реалистов в их споре с номиналистами), структура речи отражает структуру мысли (см. Античная языковедческая традиция). Поэтому теория суждения основывалась на свойствах предложения, способного выражать истину. Наиболее ранние термины, применявшиеся греками к языку, имели синкретический логико-лингвистический смысл. Термином λόγος обозначались и речь и мысль, и суждение и предложение; имя (греч. ὄνομα) относилось и к классу слов (существительным), и к их роли в суждении (субъекту); глагол (греч. ῥῆμα) означал и часть речи, и соответствующий ей член предложения (сказуемое) и т. п. Логические, синтаксические и формально-морфологические аспекты единиц речи воспринимались в их нерасчленённой целостности, предполагающей прямую обусловленность формы логической функцией. Таким образом, внимание фиксировалось на случаях взаимного соответствия, гармонии логических и языковых (как формальных, так и содержательных) категорий. В центре анализа — логически релевантные единицы, прежде всего предложение-суждение, с которым связывались значения истинности и модальности. Этим определялся функциональный (в противовес формальному) подход к речи, понимаемой как сопряжение обозначающего, обозначаемого и предмета.
Схоластическая наука 5—14 вв., продолжавшая греко-римскую традицию, не разорвала связи между логикой и грамматикой. Логизация грамматики усилилась в эпоху П. Абеляра (11—12 вв.), когда было заново открыто наследие Аристотеля, в частности стал доступен полный свод его логических сочинений. Близость логики схоластов к грамматике в числе других факторов была обусловлена отсутствием специальной логической символики, вследствие чего положения логики обосновывались материалом естественного языка (главным образом латыни). Единение логики и лингвистики способствовало формированию концепции философской (спекулятивной) грамматики. К числу понятий, получивших оригинальное развитие в средневековых логико-грамматических трактатах, принадлежат: 1) различение категорематических и синкатегорематических слов; 2) понятие суппозиции (лат. suppositio, букв. — подстановка, замещение); 3) значение предложения (диктум). Под синкатегорематическими (термин отмечен у Присциана) понимались слова, употребляющиеся с именем или глаголом (т. е. категорематическими, полнозначными словами) в качестве соозначающих элементов (предлоги, связка, глаголы аспектуального значения и др.). Понятие «суппозиция» (в трактатах У. Оккама, Петра Испанского, У. Шервуда, Ж. Буридана и других; ранее употреблялся в близком смысле термин appellatio — «наименование») обозначало отношение имён, рассматриваемых в контексте предложения-суждения, к объектам действительности. На языке современной логики это — допустимые подстановки значений термов (именных компонентов суждения). Ш. Балли, испытавший влияние схоластов, определил суппозицию как «актуализацию виртуальных понятий». Схоласты считали, что благодаря суппозиции предикат устанавливает связь с действительностью и предложение-суждение получает истинностное значение. Суппозиция, совместно с понятием виртуального языкового смысла (significatio), образовывала ядро схоластической семантики. Схоластами выделялись многочисленные виды суппозиции: suppositio personalis — отнесение имени к индивидному объекту, suppositio materialis — автонимные употребления, т. е. отнесение к самому себе в метаязыковых утверждениях, suppositio improperia — несобственная суппозиция, реализуемая фигуральными значениями имен, suppositio simplex — отнесение имени к свойствам объекта и др.
В основу теории значения предложения было положено понятие диктума (лат. dictum, dicibile, enuntiabile), подробно обсуждавшееся в трактатах 12 в. Абеляр подчёркивал, что предложения обозначают не предметы, а состояния предметов. Диктум как объективная часть значения предложения соотносителен с модусом — операцией, производимой мыслящим субъектом. В 20 в. Балли ввёл в лингвистику теорию модуса и диктума.
Особое место в схоластической науке 13—14 вв. занимает концепция модистов. Её основанием служило различение в речи 3 компонентов: подразумеваемой вещи, понятия и слова, которым соответствовали 3 категории модусов — modi essendi (модусы существования), modi intelligendi (модусы понятия) и modi significandi (модусы обозначения). Основное внимание модистов было сосредоточено на общих способах обозначения (modi significandi). В понимании предложения модисты опирались на идею движения, заимствованную из «Физики» Аристотеля (кн. 3). Предложение понималось как динамический переход от начального пункта (лат. terminus a quo), называемого suppositum (букв. — подставленное), к конечному пункту (лат. terminus ad quem), называемому appositum (букв. — присоединяемое). К частям речи, соотносительным с исходной позицией, причисляли существительные и местоимения в именительном падеже, называемые modus entis («модус сущего»). К частям речи, соотносительным с конечным пунктом, причисляли глаголы, прилагательные, причастия и наречия, называемые modus esse («модус существования, бытия»). Третья из выделенных групп объединяла части речи, выражающие отношения (предлоги, союзы и междометия).
В период господства философской доктрины рационализма (17 — 1‑я половина 19 вв.) была возрождена идея универсальных («всеобщих») грамматик, основанная на убеждении в абсолютном соответствии речи натуральной логике мышления. С. Ш. Дюмарсе писал, что «во всех языках мира существует только один необходимый способ образования смысла при помощи слов». В 1660 в монастыре Пор-Рояль учёными монахами А. Арно и К. Лансло была создана так называемая «Грамматика Пор-Рояля» («Grammaire générale et raisonnée de Port-Royal»), ставшая образцом такого рода сочинений (см. Универсальные грамматики). Этим грамматикам придавалось прежде всего логико-философское значение (в разработке связанных с языком проблем участвовали философы Дж. Локк, Д. Дидро, Дюмарсе, Г. В. Лейбниц и другие). Категории языка интерпретировались как соответствующие определённым операциям рассудка: его способности представлять, судить и умозаключать. Членение грамматики иногда получало гносеологическое осмысление. Так, К. С. Аксаков делил грамматику на 3 части: часть I — имя, оно отражает осознание предметов, бытия в покое; ч. II — глагол, он отражает осознание действия, бытия в движении; ч. III — речь (т. е. синтаксис), она отражает осознание жизни в её целостности. Всеобщие грамматики обычно не были последовательно логическими, например в описании формообразования. В этом сказался опыт собственно лингвистических исследований, начатых римскими учёными (Присцианом, Элием Донатом и другими). Однако за основу принималась универсальная модель, составленная из выделенных в латыни грамматических категорий. Влияние логической мысли (в версии аристотелевой формальной логики) было велико в интерпретации категорий синтаксиса. В определении И. И. Давыдова синтаксис «исследует или логические отношения понятий и их выражение, или логические отношения мыслей и их выражение». В дефинициях классов слов указывались не их формальные признаки, а их способность выполнять некоторую синтаксическую функцию. Так, существительные определялись как «слова подлежащего»; в особую группу выделялись слова, приспособленные для выполнения функции сказуемого (Л. Г. Якоб). Предложения анализировались по модели суждения (S есть P).
Уже в рамках логического направления 19 в. указывалось на возможность несовпадения категорий логики с категориями грамматики, делающее неадекватным описание конкретных языков по логической модели, а также предпринимались попытки модифицировать логические принципы, сняв их противоречие языковым данным. Ф. И. Буслаев отказался от выделения связки в качестве обязательного компонента структуры предложения. Вместе с тем он ввёл в синтаксический анализ второстепенные члены предложения — дополнения и обстоятельства, не имеющие аналогов в составе суждения. Последовательный пересмотр логических оснований грамматики был начат психологическим направлением 2‑й половины 19 в. Его предметом стал популярный в европейской лингвистике «Организм языка» К. Ф. Беккера (ср. его критику Х. Штейнталем и А. А. Потебнёй).
Критика логических принципов анализа, производимая с разных (формально-грамматических, психологических, типологических и др.) позиций, основывалась на следующих положениях:
далеко не все категории логики имеют языковое соответствие (в языках не отражены важные для логики родо-видовые отношения, различие между истинными и ложными высказываниями и др.);
не все формы языка имеют логическое содержание (так, не все предложения выражают суждение);
число логических и грамматических членов предложения не совпадает, вследствие чего объём логического и грамматического подлежащего и сказуемого различен (логически предложение членится на субъект и предикат, грамматика же выделяет в составе группы подлежащего определения, а в составе группы сказуемого — дополнения и обстоятельства);
логические и грамматические характеристики членов предложения могут не только расходиться, но и инвертироваться; сказуемое может получать функцию логического субъекта, а подлежащее — предиката (см. Актуальное членение предложения);
применение логических определений к категориям грамматики (типа «суждение, выраженное словами, есть предложение») не корректно;
анализ предложений на основе единой логической модели не позволяет описать реальные синтаксические структуры во всем их разнообразии (особенно неиндоевропейских языков), затемняя существующие между разными языками типологические различия и индивидуальные особенности конкретных языков;
логистические описания оставляют невыявленными психологический (эмоциональный, оценочный, волевой) и коммуникативный аспекты речи;
логика не может дать надёжного принципа классификации языковых форм.
Критика логических основ грамматики привела к более чёткому отграничению собственно языковых категорий от категорий логики, что развило технику формального грамматического анализа и выдвинуло на первый план морфологию. Интерес к целостным, законченным единицам речи (предложению, периоду) сменился вниманием к минимальным единицам языка (морфеме, дифференциальным признакам, семе). Логические принципы и методы анализа уступили место психологическим, формально-грамматическим, структурным.
В конце 19 и начале 20 вв. в ряде логико-философских школ (преимущественно в рамках неопозитивизма и эмпиризма) началось изучение логического аспекта естественных языков. Представители аналитической философии, или философии анализа (Г. Фреге, Б. Рассел, Л. Витгенштейн, Р. Карнап, Х. Райхенбах и другие), предприняли логический анализ языка науки с целью определения границ истинного знания. Исходя из принципа «недоверия языку» как способу выражения мысли и знания представители этой школы прибегли для обнаружения подлинной логической структуры предложения к универсальной символической записи. Наиболее широко использовалось представление предложения как пропозициональной функции (см. Пропозиция), соответствующей предикату, от некоторого числа аргументов, соответствующих именным компонентам предложения. Логический язык включал набор констант: логические связки (∧ — конъюнкция, «и»; ∨ — дизъюнкция, «или»; → или ⊃ — импликация, «если..., то...»; ≡ или ∼ эквивалентность и др.), операторы, в т. ч. кванторы, указание области их действия и др.
Применение искусственного языка логики обнаружило неоднозначность многих предложений естественных языков. В 60—80‑е гг. 20 в. проблема неоднозначности стала широко обсуждаться в лингвистике.
Философия анализа разработала ряд проблем логической семантики, основными понятиями которой стали понятие сигнификата (интенсионала, смысла) и понятие денотата (экстенсионала, референта). В связи с понятием сигнификата — собственно языкового, виртуального смысла слов и выражений — обсуждались такие проблемы, как синонимия (тождество значения), значимость (или наличие значения), аналитичность предложений (истинность в силу значения, например, в тавтологичных высказываниях), роль смысла субъектного выражения в формировании значения предложения и т. п. В связи с понятием денотата и денотации исследовались проблемы природы именования, виды референции и её механизмы. Важным для логической семантики стало введённое Расселом понятие дескрипций — нарицательных имен и именных выражений, приобретающих способность к референции только в контексте предложения. Дескрипции противопоставлялись Расселом логическим собственным именам, сохраняющим отнесённость к именуемому ими объекту и вне контекста речи. В аналитической философии было положено начало разработке типов контекстов (У. О. Куайн) — интенсиональных, создаваемых глаголами мышления, мнения, знания, модальными выражениями, и экстенсиональных, независимых от субъективного модуса.
Изучая прежде всего язык науки, аналитическая философия не принимала во внимание коммуникативный аспект речи, прагматические условия коммуникации (см. Прагматика) и связанный с ними субъективный фактор. В конце 40‑х гг. 20 в. некоторые представители этого направления (первым — Витгенштейн) указали на недостаточность теории, ограничивающей функции предложения утверждением истинности суждения. Витгенштейн, концепция которого легла в основу воззрений лингвистической философии (Г. Райл, П. Гич, П. Ф. Стросон, Дж. Остин и другие), обратился к логическому анализу обыденного языка, наблюдаемого в его повседневном функционировании.
Влияние логико-философских направлений отразилось на развитии теоретического языкознания в 60—80‑х гг., дополнив круг исследуемых проблем, методику анализа, систему используемых понятий и метаязык. В лингвистике определились направления, одно из которых тяготеет к собственно логическому анализу естественного языка, другое изучает логический аспект употребления языка, коммуникации и др. Это последнее сблизилось с социолингвистикой и психолингвистикой и практически объединилось с философией обыденного языка, эволюционировавшей в сторону лингвистической проблематики.
Н. Д. Арутюнова.