Путешествие всегда связано с дорогой. Само это слово означает движение. Хорошо ходить, ездить, плавать по родной земле, по ее морям, озерам и рекам. Повидала я на Ярославской земле немало чудес. Неисчислимы они, не уместятся в книжку. Не уместятся и в тома. Так много мы носим в себе и так мало говорим об этом.
— У нас даже монографии о Ярославле нет, — посетовала Камелия Васильевна Смирнова, историк, библиограф, работник областной научной библиотеки имени Некрасова. — А так велик интерес к нашей родине, к родному краю!
И вот еще одна из ярославских дорог, она ведет в район, где должно завершиться мое путешествие. Нет, я связана с Ярославской землей навсегда: речь только об очерках, о сюжетном их замысле.
Итак, в коробке осталось всего два герба городов, куда не довелось пока заглянуть: Любим и Ростов Ярославский, когда-то Великий. Два города на диагонали Ярославской земли. Люби́м в северо-восточном углу — родина автора знаменитой «Дубинушки», поэта Леонида Трефолева. Лесной, далекий край. Вот там-то, наверное, уж раздолье медведю, недавнему владыке российских лесов. Не зря сложили пословицу: «Хозяин в дому, что медведь в бору: что хочет, то и ворочит». Михайло Иванович Топтыгин, «лесной архимандрит». Вот он, грозный, с секирой на плече, герой русских сказок. «Медведь, выходящий из зеленого поля, разделенного черным на несколько частей, доказывая, что сей город принадлежит к Ярославскому наместничеству».
Прости, Люби́м! Не добралась до твоих лесов. Бродила по чащам Заладьевского лесничества, с красавицей-лесничихой Валентиной Николаевной Капитоновой, в урочище Кухмар сидели под высоким кряжистым вязом, и под птичий гомон слушала я ее рассказ, как увез ее в этот лес Вячеслав Иванович, муж ее: вместе учились в рыбинском техникуме. И сначала она боялась этого хмурого и сурового леса, а потом полюбила, стала его хозяйкой, и забота о том, как растут молодые елочки, сделалась главной среди других многочисленных повседневных забот. Леса, леса, край Залесский. Останусь перед Любимом в долгу. А долг, как мудро заметили старики, бывает красен лишь платежом.
А что же Ростов? Чем он знаменит? Чаще всего называют Кремлевский ансамбль, это чудо творения, взлет фантазии и искусства ростовских строителей. Обнесен высокой мощной стеной с дозорными башнями, величавый, могучий Успенский собор, княжьи терема, церкви, палаты, хозяйственные постройки с мыленкой, деликатно вынесенной за парк, в укромное место, чтобы столь низменная постройка, как баня, не нарушала торжественности ансамбля.
А звонницы! А ее знаменитые звонари, когда-то единственные в стране, исполнявшие свои звоны по нотам. «Всполошные», несущие весть об опасности и призывы к войне. «Будничные», настраивающие на повседневный труд. «Благовест» — праздничный. Разные колокола для разных событий. Был звон и веселый, шуточный, плясовой. Большие искусники были эти ростовские звонари!
Нынче эти звоны записаны на пластинку. Не пропали, не отлетели в вечность. Наши современники научились удерживать для потомков прекрасное. Многое из того, что когда-то сметало время, остается сегодня в веках.
А еще что в Ростове? Назовут финифть — живопись по эмали, дошедшую до нас из далеких веков. Броши, кольца, серьги, колье, оплетенные тонкой металлической проволочкой, — ювелирную эту работу называют сканью — популярны не только у наших женщин, но и за рубежом, отмечаются дипломами на международных выставках. Вы купите попробуйте эти изделия! Впрочем, спрос имеет и свои недостатки: однотипность и снижение качества.
Что выращивают на ростовских полях, этой родине русского огородничества? Ведь и нынче район остается крупным центром пищевой промышленности области.
— А вы знаете, что Ростовский район единственный, кто выращивает у нас цикорий? — обязательно скажут ярославцы.
А между тем все знают этот душистый темно-коричневый порошок, его прибавляют для вкуса в кофе и чаю, используют также в кондитерской, спирто-водочной промышленности. Очень ценный продукт, «золотой корешок». В Ростове возделывать его как пищевую культуру начали лет двести назад, хотя известен был много раньше — им красили ткани.
Я разыскала книжечку о цикории ученого-агронома Вячеслава Александровича Вильчика, выпущенную Верхне-Волжским книжным издательством всего двухтысячным тиражом. Узнала, что труд тот единственный по выращиванию, уборке и переработке этой культуры. Книжечку я припрятала и, сев в автобус-экспресс, отправилась в путь.
Дорога ведет в Ростов. Пропаханный ледниками волнистый ландшафт, пологие склоны, холмы, долины, хлопотливо петляющие по равнинам речушки, обожженные осенью перелески, темные леса, заслоняющие горизонт.
Осень не лучшее время для путешествия, но разве иначе, как при уборке, увидишь цикорий? Нет, не тот, что растет на обочинах дорог и на пустырях — нежные голубые цветки на высоких серовато-зеленых стеблях. К тому относятся как к сорняку, в букеты и то не берут, настолько чувствителен этот цветок. Едва сорвешь, он тут же блекнет и вянет. Это дикарь. В полях возделывают уже окультуренный вид цикория. Нетороплива дорожная беседа.
Машина взлетает на вершину холма. Сколько их тут, по течению Которосли, холмов и курганов, свидетелей прошлой жизни. Иные курганы раскопаны археологами: находки позволили установить, что давние обитатели этих земель были охотники и скотоводы, до нашей эпохи еще знавшие способы обработки железа.
Чудесные, поэтические места! С вершины одного из холмов вид на равнину, дремлющую в осеннем покое.
— Вот здесь в пятнадцатом веке происходило сражение, последняя битва Василия Темного и Шемяки.
— Того, что «Шемякин суд»? — я напомнила поговорку о несправедливом, корыстном суде. В пятнадцатом веке была даже повесть о таком суде, сатира на подьячих, несправедливых судей и судебную волокиту.
— Да, с тем самым. Сохранилась легенда, будто бы князь московский, сокрушив Шемяку, произнес: «Кара бе там», то есть тут тебе и наказание. Поэтому, говорят, и деревня здешняя названа Карабихой. Правда, я слышал, что это оспаривают, суть не в том: Карабиха в области — одно из самых посещаемых мест. Знаете вы об этом?
Кто же не знает этого! Михайловское, Тарханы, Ясная Поляна, Спасское-Лутовиново, Мелихово — мемориальные усадьбы. А эта Карабиха тоже. Здесь жил в последние свои годы Некрасов, обычно в летние месяцы. Тут созданы поэмы «Мороз, Красный нос», «Русские женщины», «Дедушка», многие стихотворения, вошедшие в золотой фонд русской литературы.
В имение ведет ответвление от автострады. Мы — мимо. Автобус не делает остановки. Я вспоминаю прежние впечатления: большой двухэтажный особняк с балконом — поэт с него любовался окрестностями. Высокие комнаты верхнего этажа, где разместилась литературная экспозиция. Зал холодновато-просторный, картины, чучела птиц, трофеи охотничьей страсти поэта. Книги — множество книг, и среди них те немногие из его обширной карабихинской библиотеки. В восемнадцатом году она затерялась, но есть дубликаты, есть прижизненные издания, картины, фотографии, множество фотографий, запечатлевших пейзажи, образы близких поэту людей, крестьян, прудов и парка — все это, собранное любовно, воспроизводит картину жизни поэта и гражданина, его неустанной литературной работы.
Мелькнули последние избы села. Мысли к Ростову. Мой спутник знает прекрасно эти места, не раз совершал поездки в Ростов, где озеро Неро, которое стало давно его неотступный заботой.
«Земная чаша, наполненная сокровищами» — эти слова Ефима Дороша, писателя-публициста, посвятившего озеру многие из своих произведений, запали в сердце моего спутника, и он, солдат, участник великой битвы под Сталинградом, форсирования Днепра, комсорг батальона, вступивший в партию на войне, как эстафету принял от Дороша заботу об уникальном озере.
Впрочем, что значит уникальное? В области более восьмидесяти озер, у каждого свой характер, свой облик. Но Неро — самое большое из них: более пятидесяти квадратных километров. А глубина, в отличие от Плещеева, не более трех с половиной метров. Зато на дне его скопились многие миллионы тонн сапропеля — органического ила, состоящего из органических веществ и остатков озерных растений. Ростовские огородники веками пользовались им, удобряя свои поля. Как достать его нынче? Как дать ростовским совхозам дешевое удобрение, органику, столь важную и желанную для земли?
— Нужны удобрения, и мы строим заводы, — говорил попутчик. — А тут поставил землесос и черпай, гони по трубам органику.
— А как доставить ее на поля?
— Области с этим не справиться, а в центре ученые тоже никак не решат. Неужто уж им не по силам? Вот и еду посмотреть еще раз на озеро Неро, подумать на его берегах, может, что подскажу, как лучше справиться с этой проблемой. И посмотреть на Ростов. Прекрасный город, прекрасный район...
— Кстати, а почему там в гербе олень?
Достав из сумки коробочку, я протянула ее соседу. Я постоянно возила ее с собой. Гербы эти были теперь для меня живыми свидетелями всего, что видела на Ярославской земле за время моих многократных поездок, за годы жизни в переславской деревне Криушкино, окрестности которой исходила, изъездила, где на центральной усадьбе совхоза «Рассвет» и был вручен дорогой мне подарок. Храню его как память об Иване Андреевиче Макарове, человеке редкой искренности и доброты.
Спутник задумчиво посмотрел на гербы, пожевал губами. О ростовском гербе говорилось: «В червленом поле олень серебряный, грива, копыта и рога золотые». Изящный и благородный.
— Может быть, это символ? — пытала я.
— Право, не ведаю, — он возвратил мне коробочку. — Мария Николаевна тоже предположительно говорит. Вы знаете Тюнину?
— По книгам ее. Их называют путеводителями, но в них не увидишь того равнодушного перечисления фактов, событий, которыми отличаются многие из подобных изданий. Впрочем, благодаришь и за это: при современной тяге к истории, к знаниям и это ориентир. Живое повествование о жизни древнейшего города области, от первого упоминания его в летописи до наших дней.
— В книжке ее о Ростове Великом тоже сказано предположительно о том, что, возможно, связано это с язычеством, с отголосками культа обожествления оленя древними жителями этого края. Как, скажем, медведя. Оленя просили лето начать. Песенку она разыскала:
|
Олень, олень, под кустичком, под орешничком... |
Поверье было, что олень и кончает лето. Говорили старики: придет олень к воде, копытцем попробует — холодна ли вода? А уж знает, когда приходить. День был определенный. С этого дня и кончают купаться.
— Если даже вода не остыла?
— Да, представьте, эдакий психологический барьер, как теперь говорят. А если вдуматься, это особая дисциплина жизни. Как, скажем, посты. Но вот что я давно еще замечал: с этого дня действительно пропадает к реке интерес. Какая-то происходит перемена в природе. И солнце светит и жарко, вода блестит и вовсе не холодна, а от купанья нет полноты ощущений.
Зато яблоки есть разрешают. Праздник справляли — яблочный спас. В августе. К этому сроку они поспевали. Опять дисциплина. Порядок. Не рви раньше времени. Дай завершиться процессу.
— Медовый тоже был, я даже это помню. Шли с мамой на рынок, с возов закупали яблоки, мочили, в ящиках перекладывали соломой. Тогда заботился каждый сам о себе. Это теперь больше требуют от государства...
Машина бежала без остановок. В деревнях вдоль дороги стояли дома, оплетенные затейливым кружевом резьбы. Иногда в их строй вторгались новые кирпичные и блочные постройки. И уже глаз привык к ним, и не всегда они кажутся инородными: уже программируются в восприятии новые формы. Нам, людям, всегда тяжело отвыкать от комплекса восприятий детства, да иногда и не нужно совсем отвыкать — в поисках нового много неотстоявшегося. В городах уже много архитектурных находок. Хотелось бы видеть и в сельской местности лучшие формы архитектуры.
Мысли опять возвращаются к прошлому.
— Летописи скупы, — спутник задумчиво смотрит в окно. — По топонимике узнаешь о многом. Когда-то здесь жили древние скотоводы. Угро-финские племена слились со славянами. Кто дал ему имя Неро? — Опять он об озере.
— А что предполагают?
— Неро — от меря, племя, вы знаете, в летописи о нем говорится: «...а на Ростовском озере меря, а на Клещине же озере меря же». Вот и названия рек: Нерль, Сара, Вёкса. Селение Сулость тоже ростовское, близ озера Неро. Древность. Озеро нынче мелеет, наполнилось сапропелем, нам только бери. — И снова смотрит в окно, на дорогу, по которой идут машины. Мы перегоняем их. Везут картошку, морковь, свеклу.
— А почему не видно цикория? Не приспела уборка?
— Нет, время приспело давно, уборка кончается. А только куда его из Ростова везти? Заводы-то там перерабатывают на месте, делают пасту, порошок...
Но вот показались городские постройки, и вскоре автобус остановился на площади, возле вокзала и железнодорожной станции. Попутчик мой тоже сошел и отправился по своим делам, а я отыскала на Пролетарской улице старый бревенчатый дом и постучалась в дверь.