Журнал «Здоровье», № 3 / 1974 г., с. 28.
Фельетон
Эр. Эдель
Рисунок Ю. Федорова
Так вот, решил я бросить это поганое дело. Соседу Тимофею Егорычу напрямик высказал:
— Амба, сосед! Больше — ни-ни. Не уговаривай.
В понедельник прихожу на работу — премия! Аж сердце заныло.
Конечно, решили премию отмечать в шашлычной.
— Извините, товарищи, я не пойду! — отрезал я.
Ребята отвели меня в угол, зашипели:
— Сдурел? От коллектива отрываться? Тебе этого не простят. Посидим культурно, по пятерке с носа — недорого. И начальство идет...
В шашлычной я решил: «Ладно. Выпью две... нет, три рюмки. Может, отвяжутся? В последний раз! Докажу им, что теперь я не выпивоха».
И началось: «За процветание родного учреждения! За процветание вышестоящего учреждения! За процветание всей отрасли! За наших милых дам!»
За милых дам я пить не хотел. Но Софья Эдуардовна, наша машинистка, положила свою полную руку на мое плечо и прошептала яркими губами прямо мне в лицо:
— И за меня тоже не хотите выпить, Юрик? Нехороший мальчик. — Она всех мужчин до пятидесяти называет мальчиками.
Через полчаса я был готов. Решил было потанцевать с Софьей Эдуардовной, да не вышло. Мало, что из-за стола подняться не смог, так еще локтем в чью-то тарелку угодил.
На другое утро принял решение — буду держаться твердо. Я ходил в кино с Олей из соседнего отдела. На диверсии Тимофея Егорыча не реагировал.
...Дернул же меня бес пойти в баню: я парилку люблю. Прихожу домой весь благостный, на душе чисто и светло. Однако следом за мной вваливается дядя Вова, родственник из деревни.
— А-а, ты из баньки! Один момент! — И вытягивает из корзины бутыль величиной с самовар. Гостинец.
— Сам не пью почти, — объясняет, — врачи запретили, понимаешь, какая жалость, а ты, Юраха, вылей.
— Не пью я, дядя Вова! Бросил. Пропустил сейчас кружку пивка — с меня предостаточно.
— Эх, Юраха, Юраха! Загордился, что ли? Иль самодельной брезгуешь? Тем более у нас говорят: «Год не пей, два не пей, а после баньки — укради, да выпей!»
Кончилось тем, что набрались втроем: я, дядька и сосед Тимофей Егорыч. Потом на балконе песни пели хором. Я — про клен опавший, дядька — частушки, а сосед Тимофей Егорыч — «Златые горы». Потом с соседями ругались, потом еще выпили. Что еще потом — уж не помню.
Утром обнаружилось: я спал на полу, дядя — на балконе, соседа Тимофея Егорыча жена заперла в ванной. Он вздумал купаться, но чуть-чуть не утонул. После чего завернулся в простыню и утверждал, что он белый медведь на Северном полюсе.
Вскоре подошел день рождения двоюродной племянницы. Пять лет человеку.
Все чин-чином. Прибыл в новом галстуке, принес шагающую куклу. «Чего, — думал, — бояться? Все свои, близкие, культурные к тому же люди. С детьми опять же».
Так что вышло? Себе наливали сухое, а мне «экстру» пододвигали:
— Специально для тебя купили. Заботу проявили, спасибо. А я свое:
— Вообще ничего в рот не беру. А они:
— Ах, как это чудесно! Ах, молодец, Юра! Выпей только одну, за здоровье именинницы — и все.
— Не буду!
— Да выпей немножко. Ведь тянет, а? — И со своим сухим ко мне чокаться.
«Ах так! — разозлился я. — Да что я, железный, что ли?.. Возьму и выпью. В последний раз...»
В общем, под конец получилась какая-то глупая паника. Можно сказать, на пустом месте.
Сморило меня, прилег на что-то в коридоре и задремал. Как оказалось прилег на галошницу. Она длинная такая, но узкая. Естественно, свалился. И попади мне под голову резиновый сапог.
Просыпаюсь от дикого гама. Ничего не понимаю, но тоже пугаюсь. Силюсь встать и не могу.
— Скорую помощь! — орут. — Умирает! Детей уведите!
Вышло, это я их перепугал. Невольно. Кто-то выглянул в коридор. А у меня через все лицо след от резиновой подошвы. Вот они и решили, чудаки, что выбрел я на улицу, попал под машину — на лице след от колеса — дотащился обратно до квартиры и вот лежу без сознания...
«Хватит, — сказал я себе, — женюсь скорей на Олечке, а то пропаду». Повела она меня знакомиться с родителями.
Торт при мне, букет. Одно слово: жених. Папа у Олечки представительный, мама улыбчивая. Сидим под уютным абажуром, беседуем о том о сем. Появляется угощение и — как же иначе! — графинчик. С лимонными корочками.
— Вы — человек молодой, наверное, не откажетесь... — Мамаша смотрит этак испытующе.
Тут папаша:
— Чего уж там, Юрий Иваныч! Выпейте маленько. На радостях можно! — И сам подмигивает по-свойски.
«Еще решат — ломаюсь, — подумал я. — Может, и вправду, в самый последний разочек? Оля ясно сказала: «Выйду за тебя, если пить не будешь...»
— Очень приятно, — говорю, — с вами познакомиться! Раз вы настаиваете... — И залпом. Не поморщившись. Опыт все-таки.
— Ого, — улыбается папаша. — Да вы, я вижу, специалист. А ну‑ка...
И наливает фужер...
Сейчас я отбываю пятнадцать суток. С работы меня, как говорят, попросили. Оли мне не видать.
Помнит обо мне один Тимофей Егорыч, жалеет. Вчера издали знаки подавал: мол, не дрейфь, Юра, отпустят — зальем горюшко.
Но это уж точно: в последний раз!