Тот же ледниковый ландшафт — волнистые, с пологими холмами и лощинами поля, перелески, редкие селения.
Кое-где, окутанная голубовато-прозрачным пологом воздуха, призрачно маячит одинокая колокольня. На открытой ветрам равнине елочки вдоль дороги такие же, как по пути в Переславль. Значит, и здесь поработали энтузиасты, подобные Лидии Павловне Болдыревой, а может, и она сама со своим славным отрядом помощников.
Это шоссе соединяет Переславль с железнодорожной станцией Рязанцево. Город по упрямству землевладельцев, не желавших пожертвовать землями для прокладки пути, а также своим возможным покоем, — поезд будет гудеть, громыхать, — остался в стороне от главных транспортных трасс, однако не захирел, как часто бывало со многими городами. В. И. Ленин и тогда относил Переславль-Залесский уезд к важнейшим центрам фабрично-заводской промышленности в Европейской России. Ныне эта промышленность еще более окрепла. Только на территории города, как Говорилось выше, размещены тринадцать промышленных предприятий, и среди них уникальные, оборудованные самыми совершенными машинами химзавод и уже знакомая нам фабрика механической вышивки «Новый мир».
Вот и станция Рязанцево, та самая, где в 1894 года, в три часа ночи, из вагона поезда вышел двадцатичетырехлетний Владимир Ульянов и направился не к вокзалу, а к темнеющему в стороне большому штабелю дров. Там, за этим укрытием, как было условлено ранее, его ожидали два брата Ганшиных и тарантас. Младший из братьев, Иван, в своих воспоминаниях рассказывает, как ехали они в этом плетеном тарантаса через селения Будовское, Любимцево и прибыли в Горки еще до восхода солнца, никем не замеченные.
Ленин ехал сюда, чтобы проследить, как идет печатание его книги «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?».
Время уносит события. В вихревых, восходящих потоках часто тают, исчезают бесследно его приметы, остается основное, что определяет направление жизни людских масс, главные события истории. Скупо писали о них древние летописцы — только самое главное.
Даже в более позднюю время иногда лишь по каким-то косвенным приметам удается восстановить обстановку, в которой события совершались. Так исчезла машинка, на которой печаталась ленинская работа, и усилия воссоздать ее пока не привели к желаемым результатам. Однако не буду забегать вперед.
Каковы же были события того, 1894 года, послужившие поводом для посещения Лениным ганшинской усадьбы в Горках Переславских? Какие события послужили причиной создания Лениным первого своего крупного и чрезвычайно важного труда?
Как известно, конец XIX века был временем особенно бурного развития промышленности в России, усиления гнета тружеников, брожения умов, ожесточенной теоретической борьбы за дальнейшие пути экономического и политического развития России, временем, когда «...раскололся и старый русский крестьянский социализм, уступив место, с одной стороны, рабочему социализму; с другой — выродившись в пошлый мещанский радикализм», — так Ленин определил обстановку, царившую в стране.
Россия бурлила. Вспыхивали стачки и забастовки в промышленных городах, на предприятиях, принадлежавших крупным капиталистам. В самом Переславле-Залесском в том, в 1894 году состоялась стихийная забастовка рабочих на самой крупной в то время фабрике, основанной еще в 1758 году купцом Угрюмовым и с тех пор не раз менявшей хозяев. Последние назывались «Товарищество переславской мануфактуры». Каковы были условия труда текстильщиков, нетрудно догадаться, коль терпеливые, не избалованные переславские труженики не выдержали гнета и нищеты. Забастовка была подавлена, последовали репрессии.
Книга Ленина была идейным оружием в экономической и политической борьбе рабочих. В ней дан анализ классовых сил в пору, когда надвигалась буржуазно-демократическая революция, показаны значение марксистской теории для рабочего движения, для осознанной и целенаправленной его борьбы и реакционная сущность переродившегося народничества, выступавшего открыто против марксизма, но все еще жившего за счет прежнего авторитета народовольцев.
Книгу ждали, и печататься она начала еще в Петербурге на гектографе — простейшем аппарате для размножения текста — А. А. Ванеевым и М. А. Сильвиным. Тайно было изготовлено сто экземпляров первой части исторического труда, не только раскрывшего антинародное существо народников конца XIX века, но и показывавшего, что пролетариат, вооруженный марксистской теорией, в союзе с крестьянством должен быть в надвигавшейся революции руководящей силой.
Обстоятельства заставили искать более безопасное место для продолжения печатания книги. Это место было предложено Алексеем Ганшиным, студентом Петербургского технологического института, состоявшего в одном из марксистских кружков, где он и познакомился с Лениным.
Правда, на этой купеческой даче, любимом месте отдыха молодежи, где могло остаться незамеченным появление новых лиц, были свои неудобства. И, пожалуй, одно из главных — отсутствие печатного станка и бумаги.
Но к приезду Владимира Ильича Ленина Алексей Ганшин через двоюродных братьев Владимира и Александра Масленниковых приобрел не только машинку «Космополит», но и множительный аппарат мимеограф, необходимые для печати краски, валик, вощеную японскую бумагу — словом, все, что нужно для работы. И сама работа уже началась.
Вот она, эта бывшая усадьба Ганшиных, замыкающая аллею пышных кустарников. Аллея начинается от центральной усадьбы совхоза имени В. И. Ленина, поселка двухэтажных кирпичных жилых домов, с магазином, столовой, школой (тоже носящей имя Владимира Ильича), с зелеными рощицами лиственниц и берез, с садом, обширной спортивной площадкой, на которой соревнуются в ловкости ребятишки. Нынче у них спортивный праздник, начавшийся линейкой на площади, где установлен бюст Ленина. Музей входит в ленинский комплекс и теснейшим образом связан с совхозом.
Работая в библиотеке, я обнаружила дореволюционную фотографию: рядом с дачей Ганшиных, увенчанной трехоконным мезонином, стояла другая постройка, так называемый охотничий домик. В нем-то и жил Ленин во время своим пребывания у друзей близ расположившейся на горе деревушки — отсюда и название Горки — двадцать три избы под соломой.
В 1927 году во время сильного пожара сгорели усадьба и парк, где, по воспоминаниям современников, утрами, возвращаясь с ружьем с охоты, останавливался Владимир Ильич, предаваясь созерцанию дальней моренной гряды, у подножия которой по равнине петляет игривая змейка Шахи.
— Тогда там стояла мельница, и Шаха была многоводной.
Директор музея Галина Ивановна Ерохина сказала, что от прежнего парка остался один только дуб: могучее дерево уцелело в пожаре. Сейчас оно было кряжисто, старо. Время поработало и над ним, ведь без малого век минул с того исторического события, когда здесь побывал Владимир Ильич.
По узкой тропке между кустов сирени мы вышли из парка к террасе. Она была чуть ли не во всю ширину фасада, просторна.
— Здесь складывали товары. Отец Ганшиных был человек богатый и деловой. Купец, заводчик. Вершил большими делами и не очень вникал, что там происходит на даче. — Галина Ивановна стряхнула с перил невесть откуда налетевший сюда прошлогодний лист. — Так и получилось все одно к одному: привоз бумаги, машинки не привлекли любопытствующего внимания, вполне могло сойти за товары.
Дом после пожара восстановили только в 1969 году. Пользовались сохранившимися фотографиями и обнаруженным в архивах музея планом расположения комнат. А вот охотничий домик пока не восстановлен. Он стоял рядом с дачей, его еще в двадцать втором году разобрали и бревна, доски, в общем, все материалы передали погорельцу, крестьянину села Смоленское.
— И долго Владимир Ильич здесь оставался?
— Да нет, всего несколько дней. И тут было небезопасно. Место хотя и глухое, но Ленин уже был на заметке у полиции. А знаете, как в деревне быстро разносятся слухи? На даче постоянно толпился народ. Не все даже близкие были посвящены в происходящее. Да и дела требовали его присутствия в центре...
В комнатах желтые бревенчатые стены, тесовые потолки. Они еще новы: открытие музея было приурочено к столетию со дня рождения Ленина.
Мы задержались в прихожей, пропуская экскурсию. Вела ее Елена Михайловна Зайцева, учительница той школы, которая входит в ленинский комплекс.
— На этой фотографии, — говорила она обступившим ее экскурсантам, — участники первого марксистского кружка. «Милая, славная интеллигенция», по выражению одного их современника, впоследствии ставшая ядром деятельной, сильной организации, с опорой на рабочий класс. Ядром «Союза за освобождение рабочего класса».
Елена Михайловна помолчала, давая возможность столпившимся возле стенда запечатлеть в своей памяти молодые, одухотворенные лица.
Повернувшись, она направилась дальше, увлекая за собой слушателей, людей разного возраста и, вероятно, положения. Это могли быть и рабочие предприятий химической, топливной, легкой промышленности, инженеры, студенты, служащие переславских учреждений. По облику нынче не определишь — сосредоточенные, внимательные лица, удобное и красивое платье, многие женщины в брюках. А Даниил Заточник словно нашептывает: «Не зри внешняя моя, а воззри внутренняя моя». Но разве то, что они пришли сюда, в этот музей, не есть свидетельство их внутренней потребности знаний? А вопросы, которые задают, обширность их? — мысленно ответила я писателю древности.
— В день иногда приходит до десяти и более групп. Большой интерес у людей к событиям того времени. А мы, учтите, ведь в стороне от шоссе. В Карабиху, скажем, к Некрасову, попасть куда проще. А в Горки едут и едут. Переславских много, особенно тех, кто занимается в системе политпросвещения. В музее все живо, наглядно. Конкретные люди, конкретная обстановка.
На стене — картина Кардовского: Ленин в Горках Переславских. Художник изобразил Владимира Ильича здесь, в парке, на фоне кустов, деревьев и дома, виднеющегося вдали. Даже на отдыхе в облике Ленина чувствуется целеустремленность, энергия. Поодаль на скамье сидит Алексей Ганшин и рядом книга, отпечатанная тайно в одной из восьми комнат гостеприимного дома.
Дмитрий Кардовский, сам переславец, родившийся в деревне Осурово, впоследствии академик, помощник великого Репина, писал картину специально для переславского музея, чтобы запечатлеть историческое событие.
— Вам ее передали?
Картина как бы овеществляла время, приближала его к сегодняшним дням.
— Нет, это копия. Хорошая копия, не правда ли? — Галина Ивановна ревниво взглянула на картину, написанную в коричневатых тонах. — Мы еще очень молоды: я имею в виду музей. Он в стадии формирования. Фонды пополняются постоянно. Многое получаем из Москвы, из Центрального музея Владимира Ильича Ленина, в архивах работаем, встречаемся с потомками Ганшина. В Москве живут старшая дочь Алексея — Елена, сыновья. Они помнят и охотничий домик, и парк. Они до девятнадцатого года каждое лето проводили в Горках. Ведем мы и переписку с людьми, которые видели Ленина. Были такие и в Переславском районе.
Всегда удивляет, когда в потоке летящего времени встречается вдруг человек, который воскрешает, сближает события, как бы прессует это время, делает ощутимым, живым, казалось бы, давно ушедшее прошлое. Скажем, в Москве живет старый писатель Сергей Иванович Малашкин, который не раз встречался с Владимиром Ильичем. Как часто через его рассказы я вглядывалась в то время, когда свершилась в Октябре Великая революция. Сколь долго созревают общественные силы для перехода в новое состояние? И вот появляется на земле человек, который вбирает в себя эту внутреннюю необходимость народа, аккумулирует энергию, осмысливает движение масс, состояние разно действующих общественных сил, их возможности, перспективы борьбы и пути, по которым она должна развиваться.
И, вероятно, потому, что все мысли Ленина, все его силы, вся жизнь отвечали внутреннему движению каждого из тех, кто составлял великую армию борцов, он пользовался таким бесконечным доверием и любовью соприкасавшихся с ним людей.
Довелось мне встречаться с Николаем Николаевичем Емельяновым. В дом его отца, Николая Александровича, укрывавшего Ленина в Разливе, июльским вечером пришел Владимир Ильич. И Емельянов рассказывал, как они, ребятишки, уже улегшиеся спать в летнем сарайчике, смотрели сверху на то, что происходило дома: мать машинкой состригала волосы пришедшего. Он поднялся по лесенке и, раздвинув ребятишек, лег между ними. А потом на лодке его переправили в знаменитый шалаш, и Николай возил туда Владимиру Ильичу продукты.
А на Карельском перешейке маленькая, подвижная, энергичная Л. П. Парвиайнен с непотускневшей с годами любовью вспоминала малейшие детали пребывания в их доме Владимира Ильича перед тем, как его, спасая от преследователей, под видом кочегара на паровозе переправили в Финляндию.
Встречалась я со многими участниками Второго Всероссийского съезда Советов, которые по инициативе журнала «Москва» собирались в год пятидесятилетия Советской власти в Смольном, в Актовом зале, где торжественно были провозглашены Декреты о мире и о земле. В том числе и о той земле, которая нынче находится во владении совхоза имени Ленина, на территории которого стоит историческая усадьба Ганшиных. Сотни людей принимали участие в конспиративной работе, будучи верными помощниками Ленина. Те, кого мне довелось повидать за долгие годы журналистской работы, несли в себе через все испытания жизни свет ленинских идей и личную ему преданность, как и Ганшины. Хотя я и не видела их при жизни, но пахнуло теми же чувствами в этом музее.
— Иван, тот самый, младший из Ганшиных, который встречал на станции Ленина и вез его сюда, в охотничий домик, когда отмечалось столетие Владимира Ильича, нас посетить не мог, был болен и вскоре скончался, — задумчиво промолвила Галина Ивановна. — Нам предстоит восстановить этот домик. Мы все собираем, храним, совершаем поездки по городам, экспедиции по сбору книг, фотографий, газет того времени, приобретаем предметы материальной культуры, старинные вышивки. Нынче все меньше таких вещей. — Галина Ивановна, сожалея, покачала головой. — Все исчезает, меняется на глазах. Быт другой, обстановка другая. Вот даже и мы, имею в виду свою семью, на днях получили квартиру. Большая, четыре комнаты, а все старое, пожалуй, кроме книг и посуды, не повезешь ведь туда, мы кое-что обновим, а кое с чем придется расстаться. Так же и у других, особенно в деревнях. Зачем нужны нынче прялки, мялки и даже ткацкие станки?
В витрине лежало несколько книг, выпущенных разными издателями в конце прошлого века, характеризующих состояние общественной мысли. Среди них была представленная на соискание докторской степени на факультет политических наук Колумбийского колледжа и переведенная с английского книга И. Гурвича «Экономическое положение русской деревни». Мне показался примечательным сам интерес зарубежных экономистов и политиков к русской деревне, к событиям, назревавшим в России, и к ее общественным силам.
— А вещи, принадлежавшие Ганшиным, которые были при Ленине, неужели тоже погибли в пожаре? — Я положила томик на место.
— Сейчас покажу вам.
Галина Ивановна быстро направилась в комнату, которую только что покинули экскурсанты. Это и была как раз та самая комната, где печатались первый и второй выпуски ленинской работы «Что такое «друзья народа»...».
Пианино, столик с лампой, кожаное кресло, два стула и множительный аппарат, рядом с ним стопка вощеной бумаги.
— Вот это пианино Ганшины продали еще до пожара. Нашли его в Заозерье. А кресло — в Юрьеве-Польском. Мы ездили в Москву к сыну Ганшина Александру Алексеевичу, расспрашивали, где могут находиться вещи, какая была обстановка. Вообще-то довольно скромная. Дачный дом, хотя и купеческий. В гостиной стояла мебель, обитая красным бархатом.
— А где же вы взяли множительный аппарат?
— О, это тоже интересно, — заулыбалась Ерохина. — Нам наши рыбинцы помогли. Чертежи инженеры сделали, а ученики ПТУ собрали. Способная молодежь. Нам бы теперь машинку «Космополит» восстановить, — мечтательно сказала Галина Ивановна. — Хотя бы макет. У рыбинцев что-то пока не получается...
Вот на таком примитивном станке и печаталась ленинская работа, значение которой было так велико. Русские марксисты получили очень сильное теоретическое оружие, дававшее четкое направление революционному движению масс. В ней с «необыкновенной ясностью была поставлена цель борьбы», — вспоминала Надежда Константиновна Крупская о впечатлении, которое произвел тогда ленинский труд.
— Дело шло медленно, трудно, — говорила Ерохина. — Алексей Ганшин и помогавший ему двоюродный брат Масленников, напечатав около ста экземпляров первой части ленинского труда, вынуждены были уехать в Москву, где продолжали дело в доме Зайцевского на 1‑й Мещанской улице.
Этот ленинский труд получил широкое распространение. Но позже найти его оказалось не так-то легко. Первый и третий выпуски были обнаружены в берлинском социал-демократическом архиве и в библиотеке имени Салтыкова-Щедрина в Ленинграде.
Второй выпуск книги, развенчивающий экономическую теорию народников, не обнаружен и до сих пор.
О том, как Алексей Александрович Ганшин впоследствии увековечил события, связанные с пребыванием Ленина в Горках, говорит и такой примечательный факт.
Уже после революции, он, инженер Ганшин, приехал в деревню Горки. В Москве он приобрел небольшую динамо-машину, установив ее на мельнице. У горкинских крестьян таким образом загорелась «лампочка Ильича» еще до того, как была построена станция в Кашине.
И опять нотки гордости прозвучали в словах Ерохиной, что свидетельствовало о ее увлеченности этой своей работой, которая давала людям знания, способствовала росту и широте их кругозора, учила мыслить масштабно и исторически.
Крепко связан музей с совхозом и школой. Это не только территориальная связь, это общая партийная организация, общие интересы. Ерохина и Зайцева проводят занятия с рабочими совхоза, делятся с ними знаниями, материалами, помогают составлять программы политпросвещения, получая, в свою очередь, помощь от совхоза. Живут они в совхозных домах просторно, благоустроенно, со всеми современными квартирными удобствами, такими же, как в том, новом, переславском, шестом микрорайоне.
Мы поднялись по деревянной лестнице с резными балясинами в светелку, где была рабочая часть музея. Галина Ивановна рассказывала о сыне Алексея Ганшина, Александре, о запечатлевшихся в его памяти эпизодах переславской жизни, о младшем Ганшине, Иване.
— Очень скромно он говорит о своем участии в печатании книги. Этой скромности нужно учиться: «Занимался брошюровкой». Будто это ничего не значащая работа. Я вот что заметила, — вспомнила она, — люди, как-либо соприкасавшиеся с Лениным, жили его мерками, были удивительно скромны и бескорыстны. С Иваном получилось так: в комнату, где печаталась книга, никого не пускали, и его в том числе: молодой, горячий. Дверь всегда была на запоре, а тут как-то, видно, забыли закрыть или кто-то только что вышел. Иван потянул за ручку, дверь открылась, и он все увидел. Тогда и его допустили к работе.
Наш разговор был прерван появлением молодого человека, принесшего найденную им монету времен Петра I. Копал огород и нашел. И сразу в музей. Ерохина приняла, записала находку, отложила вместе с другими вещами для отправки в переславский музей.
— У нас, наверное, во всем районе самый молодежный поселок, — сказала Ерохина, возвращаясь к нашей беседе. — Только в прошлом году состоялось двенадцать свадеб. Были б невесты, и больше переженились бы. А как вы думаете, куда прежде всего молодожены идут?
— В музей? — предположила я.
— Да, представьте. Сначала возложат цветы на площади, там, где установлен бюст Ленина, и — к нам, сюда. У комсомольцев здесь принимают ленинские зачеты: что они проделали за год, как жили, какие задачи на будущее ставят. А мы на партийных собраниях отчитываемся. И я, и преподаватели школы.
Так, постепенно, все связывалось в единый узел: и историческая ленинская работа, и его романтическая поездка в Переславские Горки, и последовавшие в дальнейшем события.
Человеческая лавина поворачивалась в новое русло, вехи которого начертаны Лениным.
О том, как этот поворот совершался в Переславле-Залесском, я узнала из записей первого директора Историко-художественного музея, историка-краеведа Михаила Ивановича Смирнова, изданных в Городской государственной типографии № 12 в 1928 году.
Здесь в год революции 15 марта стало известно из телеграфного сообщения о том, что свергнуто самодержавие. Экстренно собралось заседание думы, был сформирован Временный исполнительный комитет. Власть перешла в руки местной буржуазии. В тот же день вечером состоялся митинг рабочих «Товарищества переславской мануфактуры» — они по-своему реагировали на свержение самодержавия. Духовенство отметило событие литургией в Преображенском соборе, в том самом, где совершался некогда постриг отрока Александра, крестным ходом на Красной площади, митингом с речами духовенства и членов нового исполкома, а на другой день в состав этого исполкома были введены рабочие местных фабрик.
Уже в начале апреля в Переславле-Залесском был образован Совет рабочих депутатов, а вслед за ним и Совет солдатских депутатов.
Первый раз, теперь уже не на Косарке, а в самом городе, на древней площади, с которой некогда уходили дружины на защиту своей «украсно украшенной» земли, открыто, торжественно, бурно праздновался Первомай.
Действия развивались и нарастали. В июне на первом уездном съезде крестьян был создан Совет крестьянских депутатов. Внутренняя борьба обострялась. Администрация органов Временного, буржуазно-помещичьего правительства, земства, города и действовавших отдельно Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов проводят объединенное заседание по урегулированию земельного и других вопросов, касающихся хозяйственных и общественных отношений. Постановления, которые были приняты, говорят о характере этого «урегулирования»: строгая охрана собственности — земля еще находилась в частных руках.
До самых Октябрьских дней шла внутренняя борьба, были попытки вызвать в городе волнения и беспорядки. Но вот, наконец, восьмого и девятого ноября, после того, как на Втором Всероссийском съезде советов Ленин в Смольном торжественно объявил о том, что Великая Октябрьская социалистическая революция совершилась и съезд принял первые советские Декреты о мире и о земле, тут, в Переславле-Залесском, Советом рабочих и солдатских депутатов с помощью оружия были заняты почта и телеграф. С помощью оружия. Не все проходило гладко в этом древнем городе не только в предреволюционный период, но и в новом, восемнадцатом году. Борьба шла ожесточенная. Представители уходящих с исторической сцены классов, все эти Захряпины, Гикиши, Гольмберги, Хухлоевы, Житниковы, владевшие в Переславле-Залесском предприятиями, сопротивлялись. И в этой борьбе совершалось утверждение нового.
В январе 1918 года собрался Первый уездный съезд Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Март отмечен среди прочих бурных событий последним собранием земства, местного органа самоуправления. Апрель — контрреволюционным выступлением на продовольственном совещании в здании бывший земской управы.
Вместе с прибытием в город из Александрова отряда красноармейцев было на несколько дней введено военное положение. В июле организована Чрезвычайная Комиссия по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией — ЧК: на переломе эпох всегда обнажается и приходит в движение все скрытое в мирном течении жизни.
Одной из акций контрреволюционных сил было убийство берендеевского волостного военного комиссара. Убийца был пойман, расстрелян. Возникли беспорядки в Погостовской волости, вызванные учетом лошадей.
Сегодня, оглядываясь назад, видишь это мощное взрывное движение масс, прорвавших путы многовековой зависимости, сковывавшей их творческие силы. Судить об этих силах можно по тем произведениям, которые вошли в мировую сокровищницу культуры и ныне служат потомкам источником и опорой в развитии отечественного искусства, науки, литературы, архитектуры. И снова мысль возвращалась к переславцу Даниилу Заточнику: «Не зри внешняя моя, а воззри внутренняя моя». Косматые, вызывающие барское презрение мужики строили храмы с крепостными стенами, защищали родину, испытывая к ней сыновью преданность, писали портреты, изумляющие потомков...
Той же дорогой, пролегающей по измятой ледником равнине, я возвращалась из Горок Переславских в город, к любимому своему Плещееву озеру.
Я не согласна с автором топографического описания, считавшего озеро Неро «славнейшим и достойнейшим» из всех многочисленных ярославских озер. В нем, бесспорно, есть своя влекущая сила, но мое внимание и любовь отданы Плещееву озеру.
За годы своей бродячей жизни я видела много озер. И наш священный Байкал, и заросшее по берегам папирусом африканское озеро Виктория, и в Великом разломе Рифт Велли кенийское озеро Накуру — пристанище розовых фламинго. Все эти озера прекрасны, как прекрасна сама природа. Но почему-то глубже всего проникало в сердце Плещеево озеро, царственно-величавое в покое, свирепое в бурю, когда в нем просыпается мощь тысячелетия назад приползшего сюда ледника, уставшего, изнемогшего от медленного и тяжелого своего движения, когда начинают «клескать» и яростно бить друг друга волны. Это озеро поистине жемчужина края. Льды истаяли, обратились в прозрачные, чистые воды, со временем забогатевшие рыбой. На берегах появились люди.
Кто были те, первые поселенцы? Археологи, копавшие на северном берегу, обнаружили неолитические стоянки, и надо думать, те древние люди, ловившие рыбу, испытывали, может быть, еще не осознанное, не нашедшее словесного выражения чувство восторга, глядя на серебристо-голубые и розово-серые просторы воды, чудесно меняющие свою окраску от падающих на него лучей дневного светила.
У озера я всегда испытываю особую связь с теми исчезнувшими людьми. Это связь эмоциональная, единого комплекса ощущений. Укрепляют меня в этой мысли дошедшие до наших дней и находки, и поэтические строки безвестного автора «Слова о погибели земли русской», по заключению исследователей — переславца. Небольшой отрывок, а сколько в нем восторга перед земной красотой, сколько любви к своей родине! И может быть, именно Переславское озеро рождало у автора поэзию образа: «О светло светлая и украсно украшенная земля русская! И многими красотами удивлена еси...»
Эти же чувства любви и восторга и нынче глубоко волнуют людей, и они по-своему выражают его.
Перед тем как покинуть Переславль-Залесский, я зашла Проститься к Вавициной, и она подарила мне листок со стихами не столь, может быть, и умелыми и искусными, но искренними.
Инженер Корсаков Михаил Никитич посвятил их Переславлю-Залесскому.
|
Среди лугов, полей и перелесков, В озерной дымке сизо-голубой Стоит в веках наш Переславль-Залесский, По-русски скромен, но велик душой. Он сед и молод, этот древний город, В сияньи солнечном он величав, прекрасен. И как бывалый строевой солдат Крутыми древними валами опоясан. О, Переславль, седая наша древность, Сама судьба сроднила нас с тобой. В моей груди к тебе любовь и ревность, В глазах моих ты вечно молодой. |
Эти выраженные инженером Корсаковым чувства были как бы ответом на спор двух бывших приятелей, который мне довелось услышать по пути в Переславль-Залесский, и на высокомерное заявление всех его недобрых гостей с их чуждыми для жизни народной суждениями.
Зная многие годы этот город, его окрестности, людей отзывчивых и добрых, трудолюбивых, мне многое хотелось бы здесь о них рассказать, но дорога звала вперед.
Расставшись и с городом, и с озером, и с людьми, знала, что не раз еще вернусь и в Переславль-Залесский, и в горячо полюбившуюся деревню Криушкино на берегу Плещеева озера, самого прекрасного из озер...