Лингвистический энциклопедический словарь

Моногене́за тео́рия

(от греч. μόνος — один и γένεσις — рождение, происхождение) — учение о происхож­де­нии челове­че­ско­го языка из одного источника. Преднаучной формой М. т. можно считать разного рода мифо­ло­ги­че­ские и религиозные построения, согласно которым в начале суще­ство­ва­ния человечества у него был один язык. Самой ранней формой этого мифологического представ­ле­ния, позднее отражённого в ветхозаветном расска­зе о вавилонском смешении языков и в древнегреческой загадке Эдипа (согласно которой у челове­ка был «один язык — голос»), можно считать древнемесопотамский (шумерский, около 3‑го тыс. до н. э.) рассказ о мифологическом времени, когда «весь мир, все люди вместе славили бога Энлиля одним языком (eme-as-àm)». С библейской традицией было связано бытовавшее вплоть до 17 в. в европей­ской науке представление о древнееврейском языке как наиболее древнем языке, к которому могут быть возведены другие языки. Эти донаучные формы М. т. в 18—19 вв., когда лингвистика отказа­лась на время от М. т., уступили место сравнительно-историческим исследованиям отдельных семей языков, возмож­ные связи между которыми на том этапе истории языкознания обычно (за небольшими исключениями, для той эпохи не характер­ны­ми) не рассматривались, что было оправдано малой разрабо­тан­но­стью истории каждой семьи.

Новый этап начинается в начале 20 в., когда производятся первые опыты синтезирования достиже­ний в области иссле­до­ва­ния каждой из семей языков. А. Тромбетти впервые осуще­ствил попытку не только объединить ранее намеченные семьи языков в более крупные группы (позднее названные макро­се­мья­ми), но и предположил наличие лексических связей между этими группами, которые, по его мнению, оправдывают М. т. Но Тромбетти недостаточно чётко отделял проблему установ­ле­ния макросемей от М. т.

Другая форма М. т. была выдвинута Н. Я. Марром, предположившим в поздних своих рабо­тах суще­ство­ва­ние в языке первобытного человека 4 элементов (саль-бер-йон-рош), к которым (или чаще всего к преобразованным комбинациям которых) он пытался свести все слова суще­ству­ю­щих языков. Хотя этой теории в 20—30‑х гг. следовали многие представители «нового учения о языке», позднее от неё отказались все ученики Марра, так как ни эта гипотеза, ни некото­рые другие, с ней сходные варианты М. т., где предполагалось (вне соотне­се­ния с результатами сравнительно-исторического языкознания) посту­ли­ро­ва­ние нескольких исходных слов первич­но­го языка, не могут быть доказаны научными средства­ми.

Вариант М. т., более близкий к идеям Тромбетти, но учитывавший результаты исследования каждой из семей и макросемей классическими сравнительно-историческими методами, был предложен в 60‑х гг. 20 в. М. Сводешом. Сопоставляя языковые семьи Нового и Старого Света, Сводеш предположил суще­ство­ва­ние больших макросемей, их объединяющих, а также наличие связей между макросемьями, говорящих в пользу М. т. Являясь создателем глоттохронологии, Сводеш указал и на наличие основных трудностей на пути к научному обоснованию М. т. Сравнение современных языков и установ­лен­ных на их основе семей методами глотто­хро­но­ло­гии не позволяло проникнуть в период, суще­ствен­но более отдаленный, чем 10 тыс. лет. Остаёт­ся, однако, неизвестным, были ли темпы изменения обиходного словаря в период, предшествовавший неолитической революции (около 10 тыс. лет до н. э.), такими же, как в период обусловленных ею быстрых перемен. В против­ном случае сравнение языков возмож­но и для значительно более отдаленных периодов.

Современное состояние М. т. тесно связано с проблемой моногенеза Homo sapiens sapiens. Согласно наиболее распро­стра­нён­ной точке зрения, звуковой естественный язык является характерной чертой Homo sapiens sapiens (возмож­но, одним из главных его отличий от предшественников, см. Происхож­де­ние языка, Глоттогенез). Если (как предпо­ла­га­ют многие антропологи) человек (Homo sapiens sapiens) появился благодаря единичной мутации в одном месте Земли (по-видимому, около 100 тыс. лет назад в Африке, откуда около 30 тыс. лет назад он распространился очень малочисленными группами по Западной Евразии), т. е. имел место моногенез Homo sapiens sapiens, то вероятен и моногенез языка. Явившаяся результатом уникальной мутации первая особь общалась с другими особями, от неё (возмож­но, в результате ее скреще­ния с предста­ви­те­ля­ми предшествующего типа предков человека) происшедшими, на языке, являвшемся одним из главных приспо­со­би­тель­ных преиму­ществ, благодаря которому первый Homo sapiens sapiens и его потомство начали побеждать при отборе. Биологическое наследование признаков, без которых невозмож­но владение языком (устройство речевого аппарата, предпо­ла­га­ю­щее развитую фарингальную полость; развитие речевых зон левого полушария, и особен­но лобной доли, обеспечивающей сложные синтаксические построения, и семантических зон правого полушария), должно было в дальнейшем сопровождать­ся усвоением языка в каждом следующем поколе­нии. Если расы явились результатом дифференциации Homo sapiens, то основные расовые разли­чия можно было бы соотнести с форми­ро­ва­ни­ем тех перво­на­чаль­ных диалектов первич­но­го языка, из которых позднее развились праязыки основ­ных макросемей. Согласно альтернативной точке зрения на расообразование, каждая из рас явилась резуль­та­том скреще­ния одного из ранее суще­ство­вав­ших типов предка человека с потомками первого предста­ви­те­ля Homo sapiens. В этом случае тоже можно предположить возмож­ность связи (но более сложной — опосре­до­ван­ной) этого антропо­ло­ги­че­ско­го процесса с распадом первич­но­го языка на диалекты, позднее обособившиеся. Хотя эта антропо­ло­ги­че­ская картина делает возмож­ной М. т., она не может считаться её обосно­ва­ни­ем.

Единственным научным обоснованием М. т. было бы доказательство единого происхож­де­ния всех предполагаемых макросемей, из которых происходят семьи, объединяющие все языки мира. Выявлен­ные сравнительно-историческим языкознанием семьи языков начали объединять в такие макросемьи, как ностратическая (см. Ностратические языки), лишь в относительно недавнее время, и праязыки некото­рых макросемей реконструированы в недостаточной степени. Поскольку время суще­ство­ва­ния таких макросемей, как ностра­ти­че­ская и гипоте­ти­че­ская северокавказско-енисейско-сино-тибето-на-дене, лежит между 10‑м и 20‑м тыс. до н. э., при установ­ле­нии законо­мер­ных отноше­ний между ними можно рассчитывать на рекон­струк­цию праязыка, хронологически близкого ко времени появле­ния Homo sapiens sapiens в Западной Евразии (проблема соот­но­ше­ния этих макросемей с койсанской из южной Африки ещё не решена; возмож­но их достаточно древнее разделение). Одной из основных трудностей на пути к выявле­нию таких отноше­ний, кроме отмеченных Сводешом глотто­хроно­ло­ги­че­ских ограни­че­ний, является возмож­ность отнесения многих слов, позднее входящих в обиходный словарь, к числу древних культурных терминов. Например, индоевропейское *Hnomn̥ ‘имя’, уральское *nime, древнеюкагирское nim ‘имя’, возводимые к ностратическому, шумерское inim ‘слово’, тибетское min ‘имя’ (возводимое к сино-тибетскому) восходят к общему термину, который мог отражать древнее мифо­ло­ги­че­ское представ­ле­ние о значимости имён и распро­стра­нять­ся по Евразии по мере диффузии этого представления.

В целом М. т. связана с идеей единственности крупного изобретения, которым для первого Homo sapiens sapiens мог быть его язык. Но многие из последующих потомков могли делать свои изобретения, касавшиеся отдельных слов и их концептов. Диффузия этих отдельных мифологических или технологических изобретений и обозначавших их терминов может отражать­ся в единстве соответ­ству­ю­щих терминов. Поэтому, например, одинаковость обозна­че­ния лодки в индоевропейских и койсанском (бушмено-готтентот­ском) языках скорее нужно объяснить как результат диффузии, а не как пережиток. Но и за вычетом таких терминов уже теперь можно указать на наличие ряда очевид­ных сходств (в частности, в грамматических и/или местоименных обозначениях лиц) между основными рекон­стру­и­ро­ван­ны­ми праязыками макросемей, что говорит в пользу М. т. Противники М. т. часть таких сходств объясняют наличием звукового символизма, делающим возмож­ным обозна­че­ние сходных концеп­тов посред­ством похожих сочетаний фонем, но остаётся выяснить, не связан ли в некото­рых случаях механизм этой звуковой символики с единством происхождения всех языков мира (тот же вопрос допустим и в отноше­нии некото­рых языковых универсалий).

Противоположная М. т. точка зрения связана с принимаемой некото­ры­ми антропо­ло­га­ми идеей нескольких разных центров расообразования и перво­на­чаль­но­го очелове­чи­ва­ния. Но и в этом случае не полностью исключенной остаётся возмож­ность победы на каком-либо раннем этапе истории Homo sapiens одного языка, вытеснившего все другие (если представители разных расовых групп продолжали общаться друг с другом). В этом отноше­нии показа­тель­но, что предста­ви­те­ли монголоидной расы, которую иногда гипотетически сопоставляли с потомками синантропа, говорят на языках, входящих в макросемьи (ностратическую, китайско-тибетскую), праязыки которых локализуются на западе (или в центре), но не на востоке Евразии, т. е. здесь антропологические и лингвистические линии развития явно не соотно­сят­ся прямо друг с другом. Поэтому и обоснование точки зрения, обратной М. т., могло бы быть тоже только лингвистическим, следовало бы доказать полное отсутствие древних связей между макросемьями, которые не ограничиваются диффузией отдельных терминов. Но в этом случае можно было бы сослаться на глоттохронологию, согласно которой такие ранние связи могут быть достаточно рано стёрты эволюцией языка. Поэтому парадоксальным образом эту точку зрения, обратную М. т., доказать ещё труднее, чем саму М. т. Последняя в настоящее время представляется более вероятной.

Вяч. Вс. Иванов.