(от греч. φώνημα — звук, голос) — единица звукового строя языка, служащая для опознавания и различения значимых единиц — морфем, в состав которых она входит в качестве минимального сегментного компонента, а через них — и для опознавания и различения слов. Фонема — инвариантная единица языка.
Фонема — основная незначимая единица языка, связанная со смыслоразличением лишь косвенно. Выполняя перцептивную (опознавательную) и сигнификативную (различительную), а иногда и делимитативную (разграничительную) функции в тексте, фонемы в системе языка находятся в отношениях оппозиции (противопоставления) друг с другом (см. Система языковая). Основанием оппозиций служат различительные признаки (РП), представляющие собой обобщение артикуляционных и/или акустических свойств звуков, так что фонема может операционально представляться как пучок РП — дифференциальных, формирующих оппозиции, в которые вступает данная фонема, и интегральных, не образующих оппозиций данной фонемы с другими (см. Фонология).
Фонема как абстрактная единица противополагается звуку как конкретной единице, в которой фонема материально реализуется в речи; отношение фонемы и звука можно определить в философском плане как отношение сущности и явления (см. Философские проблемы языкознания). Одной фонеме могут соответствовать несколько различных реализаций, называемых аллофонами, каждый из которых соотносится с определённой позицией так, что разные аллофоны, как правило, не встречаются в одной и той же позиции (так называемый принцип дополнительной дистрибуции, т. е. позиционных ограничений на встречаемость аллофонов); например, в испанском языка фонема [d] реализуется как [d] в начале слова и после [n], но как [ð] между гласными (ср. donde ‘где’ — todo ‘всё’). Иногда позиционные ограничения на встречаемость касаются самих фонем, и тогда говорят об их ограниченной (дефективной) дистрибуции. Например, фонема [ŋ] в английском языке невозможна в начале морфемы (и слова); в таких случаях фонема обычно выполняет делимитативную функцию: так, [ŋ] сигнализирует об отсутствии перед ней морфемной (словесной) границы (так называемый отрицательный пограничный сигнал). Подобная функция часто выполняется не фонемой в целом, а её отдельными аллофонами; например, в японском языке аллофон [g] возможен только в начале слова и тем самым служит сигналом словесной границы (так называемый положительный пограничный сигнал), а в других позициях фонема [g] реализуется в аллофоне [ŋ].
Аллофоны одной фонемы образуют область её реализаций, которая может быть упорядочена в виде ряда позиционно чередующихся звуков, находящихся друг с другом в отношении контраста (субфонемный альтернационный ряд). Различия между членами этого ряда не семасиологизированы, т. е. смена аллофона не сопряжена с изменением значения той единицы, в составе которой наблюдается аллофоническая альтернация. Например, в разных формах слова «река» (рек, ре́ку, ре́ки, река́, реке́, реко́й, за́ реку) корень имеет соответственно такие фонетические реализации: [р’эк-], [р’э̇к°-], [р’ек’-], [р’ик-], [р’ик’-], [р’ик°-], [р’ьк°-]; здесь представлены альтернационные ряды аллофонов [э — е — и — ь] и [к — к’ — к°], в которых каждый элемент возможен только в определённой фонетической позиции. С учётом аллофонических альтернаций фонема может определяться как ряд позиционно чередующихся звуков (Н. Ф. Яковлев, В. Н. Сидоров, М. В. Панов). Ряды, представляющие разные фонемы, могут быть параллельны для одних позиций, но пересекаться в других позициях; во 2‑м случае имеет место нейтрализация фонемного различия (совпадение разных фонем в одном аллофоне). Так, в ряду [э̇ — е — и — ь] звенья [э̇ — е] образуют часть, параллельную аналогичным частям других аллофонических рядов: [а̇ — ӓ], [о̇ — ӧ], [у̇ — ӱ], [и̇ — и] (например, в словах «пятый — пять», «тётка — тётя», «брюк — брюки», «сила — силе»); звенья же [и — ь] — пересекающаяся часть ряда, так как эти аллофоны встречаются в тех же позициях и в аллофонических рядах других фонем, например [и] как реализация фонем [а] и [о] в словах [п’и]тёрка, с[л’и]за́.
Позиционная реализация фонема в целом регулируется фонетическими правилами языка, но иногда на них накладываются грамматические и лексические факторы. Например, в немецком языке звуки [x] и [ç] (орфографически ch) возможны соответственно после гласных заднего и переднего ряда (Nacht ‘ночь’ — nicht ‘не’), но это фонетическое правило нарушается, если ch относится к суффиксу ‑chen (грамматический фактор): в этом случае всегда [ç], ср. mach-en [máxən] ‘делать’ — Mama-chen [mamáçən] ‘матушка’. В русском языке позиционная реализация гласных подчиняется особым правилам для флексий (грамматический фактор), для служебных слов (лексико-грамматический фактор), для редких слов иноязычного происхождения (лексический фактор). Во всех подобных случаях можно говорить о грамматических и лексических условиях действия фонетических правил. Но иногда возможна необусловленная неоднозначность фонетической реализации фонем в одной и той же позиции (фонетическая дублетность), которую называют свободным варьированием. Например, в польском языке для одной и той же фонемы (графически ł) допускаются две реализации — велярный плавный [λ] и билабиальный сонант [u̯], но, как часто бывает в таких случаях, эти реализации неравноправны: с 20‑х гг. 20 в. [u̯] постепенно вытесняет [λ], который теперь служит признаком рафинированного сценического произношения. При свободном варьировании нарушается принцип дополнительной дистрибуции, но это нарушение компенсируется дополнительностью свободных аллофонов в другой плоскости: они обычно дифференцированы стилистически и/или социально (в соответствии с возрастными, половыми и другими характеристиками говорящих). Для обозначения стилистического и социального фонетического варьирования Д. Джоунз предложил (1932) понятие диафона, которое позже стало применяться (Э. И. Хауген, 1954) для обозначения межъязыковых фонетических эквивалентов при интерференции. Социально маркированное фонетическое варьирование может охватывать сами фонемы; так, в некоторых языках имеются особые мужские и женские разновидности, в которых фонемный состав слов может заметно различаться, ср. в коасати (Северная Америка) ó·t; ‘он сооружает костёр’ (в женском варианте) и ó·č (то же в мужском варианте).
Аллофоны одного позиционного ряда, т. е. одной фонемы, бывают разных типов в зависимости от характера позиции (сильная — слабая) в плане выполнения фонемой указанных выше функций (см. Московская фонологическая школа). В позиции, сильной для обеих функций, представлен основной вид фонемы («важнейший звук» — у Джоунза); в сигнификативно слабой позиции, т. е. в позиции нейтрализации, — вариант (такой аллофон некоторые языковеды называют архифонемой, неточно следуя Р. О. Якобсону и Н. С. Трубецкому, или слабой фонемой, по Р. И. Аванесову); в перцептивно слабой позиции — вариация (вариант, по Трубецкому и Аванесову, или оттенок фонемы, по Л. В. Щербе). Например, фонема [о] представлена основным видом в слове «лом», вариантом [а] — в «ломать», вариацией [ӧ] — в «Лёня». В терминах РП варианты и вариации можно определить как модификации фонем по дифференциальному признаку в 1‑м случае и по интегральному — во 2‑м. При неполных позиционных рядах аллофонов, в которых отсутствует основной вид фонемы (т. е. сигнификативно сильная позиция не заполнена), точное фонемное отождествление прочих вариантов невозможно, и некоторые фонологи (Сидоров, П. С. Кузнецов, А. А. Реформатский, Панов и другие) постулируют для неполных аллофонических рядов особую единицу — гиперфонему, обозначая так не индивидуальную, а групповую фонемическую отличимость; например, в слове «бара́н» гласный 1‑го слога реализует не простую «проверяемую» фонему, а гиперфонему ⟨А/О⟩, отличимую от гиперфонемы ⟨У⟩ в «бура́н». Система фонем, их функции и закономерности позиционной реализации изучаются в фонологии.
Основные разногласия в теории фонемы связаны с критерием фонемной идентификации звуков речи — физической или функциональной (в ином аспекте — фонетической или морфематической). В первом случае фонема трактуется как автономная единица языка, представляющая собой класс фонетически сходных звуков или их звукотип; при таком подходе (например, у Джоунза и ряда представителей американского дескриптивизма) основным контекстом реализации и функционирования фонемы является только фонетическое слово (фонетический сегмент), а установление фонем превращается в механическую процедуру, в которой сигнификативная функция фонемы либо игнорируется, либо считается второстепенной и подчинённой фактору дополнительной дистрибуции. Во втором случае (при функционально-морфематическом подходе, например, в московской фонологической школе) в центре внимания находится смыслоразличительная функция фонемы и основным контекстом функционирования фонемы признаются значимые единицы языка — слова и морфемы. Такая точка зрения восходит к И. А. Бодуэну де Куртенэ, для которого фонема была не автономной фонетической единицей, а строевым компонентом морфемы, через тождество которой следует оценивать тождественность фонемы в различных её проявлениях. В некотором смысле промежуточную позицию занимает ленинградская фонологическая школа. С одной стороны, её представители (Щерба, Л. Р. Зиндер, Л. В. Бондарко, М. И. Матусевич, Л. А. Вербицкая и другие) исходят из смыслоразличительной функции фонемы, но, с другой стороны, рассматривают её не как компонент морфемы, а в составе словоформы и опираются на фонетический критерий отождествления фонемы. Поэтому там, где фонологи московской фонологической школы и пражской лингвистической школы констатируют явление нейтрализации, фонологи ленинградской фонологической школы видят чередование фонем, признавая, однако, варьирование фонемы в виде оттенков. Разногласия в теории фонемы касаются и проблемы её реальности, вокруг которой противоборствуют физикализм — концепция физической реальности фонемы (например, Джоунз, Л. Блумфилд) и ментализм — концепция психологической реальности фонемы (например, Бодуэн де Куртенэ, Э. Сепир); в некоторых концепциях фонема обладает семиотической реальностью как фигура — компонент знака (Л. Ельмслев, см. Глоссематика), а иногда вообще объявляется фикцией, существующей лишь в метаязыке лингвиста (У. Ф. Тводдел, чей подход отчасти продолжает генеративная фонология, считающая возможным обходиться вообще без уровня фонем).
Понятие «фонема» в современном смысле термина, а также теория фонологии впервые разработаны Бодуэном де Куртенэ в 70—80‑х гг. 19 в. (см. Казанская лингвистическая школа). Сам же термин «фонема» появился раньше, во французской лингвистике, как эквивалент нем. Sprachlaut ‘звук языка’; этот термин предположительно ввёл А. Дюфриш-Деженетт (1873) и использовал Ф. де Соссюр (1879), у которого термин «фонема» был заимствован казанскими лингвистами (Н. В. Крушевский) в новом, бодуэновском осмыслении. В 40‑х гг. 20 в. в дескриптивной лингвистике США объём термина «фонема» расширился, стали говорить о фонемах тона, ударения, стыка и т. п.; такое терминоупотребление лишало понятие фонемы его исконного онтологического содержания и не нашло поддержки в Европе, где преобладала трактовка фонемы, близкая пражской. Наряду с термином «фонема» в некоторых концепциях используется термин «морфонема», введённый Х. Улашиным (1927) для обозначения фонемы в составе морфемы в отличие от фонемы, трактуемой чисто фонетически (см. Морфонология); к понятию морфонемы иногда прибегают для обозначения фонемных альтернационных рядов в составе одной морфемы, например, говорят, что в «рука — ручка» представлена морфонема ⟨к/ч⟩, реализующаяся фонемами [к] и [ч], связанными отношением чередования.
В. А. Виноградов.