(от греч. τρόπος — поворот, оборот, оборот речи) — согласно длительной традиции, понятие поэтики и стилистики, обозначающее такие обороты (образы), которые основаны на употреблении слова (или сочетания слов) в переносном значении и используются для усиления изобразительности и выразительности речи. Такое толкование тропов долгое время относилось к наиболее распространённым и конкретизировалось указанием частных тропов (метафора, метонимия, синекдоха — в первую очередь, а также эпитет, гипербола, литота, оксюморон, перифраза и т. п.), которые в совокупности и составляли класс тропов.
Понятие «троп» возникло в недрах эллинистической римской риторической системы (Филодем, Цицерон, Гермоген и др.), где ему и было дано одно из удачных для своего времени определений: «Троп есть такое изменение собственного значения слова или словесного оборота в другое, при котором получается обогащение значения» (Квинтилиан, VIII, 6, I). Однако и до того как термин «троп» был введён в науку (Аристотель, изучавший отдельные тропы, и прежде всего метафору, употреблял термин «троп» только в связи с обозначением формы силлогизма, логической фигуры или модуса), были сформулированы некоторые важные идеи, относящиеся к тропам, первые наброски классификации тропов и учения о сочетании слов и соответствующих «поэтических» эффектах (тот же Аристотель, Теофраст, перипатетическая риторика и т. п.). Пределом античной теории тропов было умение описывать внешние формы явления, которые, естественно, должны были осознаваться (что и произошло, особенно позже, в теориях словесности схоластического типа) как нечто необязательное, извне привнесённое и искусственное, относящееся к «украшениям» речи (подобное понимание тропов было свойственно и старой санскритской поэтике, обладавшей оригинальной классификацией тропов). В результате утраты интереса к творческому аспекту тропообразования и разрыва теории с более поздним опытом художественной словесности теория тропов превратилась к середине 20 в., если не считать редкие аналитические опыты поэтов или лингвистов, подходивших к тропам с чисто языковой точки зрения, в наиболее застойную и трафаретную часть поэтики и стилистики; казалось, что ценное в теории тропов исчерпывается номенклатурой, используемой, нередко приблизительно, в «рабочих» анализах поэтических текстов.
Определяющую роль в возрождении интереса к тропам, введении прежней проблематики в новый научный контекст сыграли идеи и методы общей теории знаковых систем (см. Семиотика), структурной лингвистики, лингвистики текста, а также нейролингвистики, позволившей связать два основных вида тропов с двумя фундаментальными типами афазии. Более глубоким стало понимание сути самого явления тропов, выведенного из изоляции и исключительно статического модуса. Появились новые определения тропов, носящие не «операционный», а сущностный характер. Современные тенденции в исследовании тропов получили обобщенное отражение в формулировке П. Шофера и Д. Райса (1977), определивших тропы как семантическую транспозицию от наличного знака (знака in praesentia) к знаку отсутствующему (in absentia), которая 1) основана на восприятии связи между одной и более семантическими чертами каждого из означаемых, 2) маркирована семантической несовместимостью микроконтекста и макроконтекста, 3) мотивирована референционной связью (см. Референция) подобия, или причинности, или включения, или противоположения (под семантической чертой понимается единица значения; микроконтекст — сегмент в цепи означающего, который занимает троп; в случае однословного тропа микроконтекст совпадает с самим наличным знаком; макроконтекст включает и те части цепи означающего, которые необходимы для определения отсутствующего знака). Наиболее характерными чертами формирующейся в современном языкознании теории тропов можно считать: понимание тропов как системы, элементы которой — отдельные тропы организованы иерархически (благодаря этому подходу проясняются отношения взаимосвязи между частными тропами и становится возможной постановка вопроса о генезисе тропов, т. е. о своего рода «перво-тропе»); лингвистическую мотивировку тропов (тропы как явление языка и, более того, такое явление, которое глубже всего детерминировано языковыми фактами; соответственно теория тропов включается в языкознание как один из его новых разделов); проекцию понятия тропов в сферу «несловесных» искусств (живопись, кино, пантомима и т. п.) и др.
Укоренённость тропов в самой структуре языка и органическая предрасположенность языка к созданию тропов никогда не отвергались, но явно недооценивались. Корни «тропичности» следует искать в двуплановости самой структуры языка как знаковой системы (см. Знак языковой) и в асимметрии плана содержания и плана выражения (см. Асимметрия в языке). Внутри этой рамки развитие определяется принципом экономии и принципом увеличения гибкости и разнообразия способов выражения данного содержания. На ранних этапах развития языка подобная неединственность форм выражения могла реализоваться в противопоставлении двух языковых модусов — языка, описывающего «реальную» ситуацию (и только её), и языка, способного описывать «потенциальную» ситуацию, не мотивируемую реалиями (некоторые архаичные языки в известной мере сохраняют следы этих двух модусов). «Потенциальный» языковый модус может пониматься как источник так называемого поэтического языка. «Сверхреальное» содержание этот язык передаёт отклоняющимися от нормы средствами, специфическими оборотами, реализующими и «вторые» смыслы, т. е. тропами. Типология ранних форм поэтического языка свидетельствует не только о связи его с тропами, но и об отнесении «тропизированной» речи к особому классу «непрямой» речи, где в наибольшей степени проявляются парадоксы тождества и различия в языке. Исследования поэтики ряда архаичных традиций показали сознательность установки поэта на создание «кривой» речи (ср. внутреннюю форму слова «троп», подчёркивающую идею отклонения, или термин индийской средневековой поэтики vakrokti, букв. — изогнутое выражение): ради этого поэтический текст рассекается, растягивается, в нём меняется привычный порядок элементов, конструируются «запрещённые» в «прямом» языке связи и т. п., по сравнению с «нормой» текст деформируется. Этот процесс в значительной степени совершается с помощью тропов, благодаря которым увеличиваются возможности передачи новых смыслов, фиксации новых точек зрения, новых связей субъекта текста с объектной сферой. Сознательно поэт актуализирует не все возможности языка, однако существенна и роль не осознаваемого поэтом, «случайного» в дальнейшей жизни текста. Поэтому тропам свойственна нестабильность, «поэтическая» относительность в ходе развития.
Связь тропов со структурой языка существует и на уровне отдельных тропов. Противопоставление метафоры и метонимии, основанное на различии ассоциаций по сходству и по смежности, не только позволяет операционно различать поэтические (метафорические) и прозаические (метонимические) стили, но и непосредственно отсылает к двум осям языка — парадигматической, на которой совершается выбор элементов (см. Парадигматика), и синтагматической, на которой происходит комбинация выбранных элементов (см. Синтагматика). Метафора как творческая трансформация сходств и метонимия как творческая трансформация смежностей оказываются представительницами этих двух осей языка и соответствующих им операций. Бесспорность этой дихотомии подтвердилась в процессе установления Р. О. Якобсоном лингвистических синдромов для двух основных типов афазии (один из них связан с разрушением ассоциаций по сходству, другой — ассоциаций по смежности). Противопоставление метафоры и метонимии, намеченное Якобсоном, объясняет и предложенное Е. Куриловичем понимание различий между этими двумя тропами: метафора может быть понята как смена семантически различных знаков в одинаковых синтаксических позициях, тогда как метонимия должна пониматься как изменение самой синтаксической позиции. Языковые основания определяют и другие различия этих тропов; например, метафора функционирует в связи с предикатом (шире — в сфере атрибутов), и первичная её функция — характеризующая, метонимия выполняет идентифицирующую функцию по отношению к конкретным предметам (Н. Д. Арутюнова).
Несмотря на полярность метафоры и метонимии, противопоставление которых задаёт основную ось, определяющую всю систему тропов, пространство между ними в значительной степени оказывается заполненным рядом промежуточных форм смешанного происхождения. Появляется возможность говорить об обратимости тропов (или их «относительности»), благодаря которой всё пространство структуры тропов оказывается связанным, а поэтическая речь получает новый источник её усложнения: «формы изобразительности неотделимы друг от друга: они переходят одна в другую...; один и тот же процесс живописания, претерпевая различные фазы, предстает нам то как эпитет, то как сравнение, то как синекдоха, то как метонимия, то как метафора в тесном смысле» (А. Белый). Обратимость тропов, свидетельствующая об их связи в данном состоянии системы (синхрония), открывает перед языкознанием новые аспекты в изучении тропов, значение которых выходит далеко за пределы науки о языке. Прежде всего сама система тропов и её развёртывание в текстах данной поэтической традиции представляют собой уникальное опытное поле, на котором происходят многообразные и сложные процессы синтеза (и анализа) новых значений в результате взаимодействия наличных элементов семантической парадигмы и их положения на синтагматические оси. В этом смысле лингвистическое изучение тропов вводит исследователя в сферу глубинных проблем семантики. Другой аспект в исследовании тропов вытекает из синхронической связанности отдельных тропов, которая заставляет предполагать аналогичную связь в диахронии и даже возможность реконструкции исходного тропа, послужившего источником всего многообразия конкретных тропов, что вплотную подводит к исторической морфологии тропов. По-новому вырисовывается роль тропа, в основе которого лежит представление о целом по его части (метонимии и особенно синекдохи). По мнению У. Эко, в качестве «исходного» тропа может рассматриваться метонимия, в основе которой — цепь ассоциативных смежностей в структуре кода, контекста и референта. Ряд специалистов особый акцент в этой области делает на синекдохе: по Ц. Тодорову, удвоение этого тропа образует метафору; льежская группа μ во главе с Ж. Дюбуа выводит из синекдохи и метафору, и метонимию; А. Анри определяет метафору как двойную метонимию; более сложна позиция Шофера и Райса, также придающих особое значение синекдохе, но ставящих своей главной целью «переопределение» (и, следовательно, переинтерпретацию) трёх основных тропов. Возможно, что решение вопроса о «первотропе» неразрывно связано с реконструкцией такой «протоситуации», в которой впервые появилась смысловая структура, характеризующаяся сочетанием прямого и переносного планов. Сам же «прорыв» в сферу переносного значения (и «непрямой» речи) знаменовал собой эпоху рождения тропов, начало «естественного» языка, принципиально неотделимого от современного. См. также Фигуры речи, Метафора, Метонимия.
В. Н. Топоров.