(от греч. μόνος — один и γένεσις — рождение, происхождение) — учение о происхождении человеческого языка из одного источника. Преднаучной формой М. т. можно считать разного рода мифологические и религиозные построения, согласно которым в начале существования человечества у него был один язык. Самой ранней формой этого мифологического представления, позднее отражённого в ветхозаветном рассказе о вавилонском смешении языков и в древнегреческой загадке Эдипа (согласно которой у человека был «один язык — голос»), можно считать древнемесопотамский (шумерский, около 3‑го тыс. до н. э.) рассказ о мифологическом времени, когда «весь мир, все люди вместе славили бога Энлиля одним языком (eme-as-àm)». С библейской традицией было связано бытовавшее вплоть до 17 в. в европейской науке представление о древнееврейском языке как наиболее древнем языке, к которому могут быть возведены другие языки. Эти донаучные формы М. т. в 18—19 вв., когда лингвистика отказалась на время от М. т., уступили место сравнительно-историческим исследованиям отдельных семей языков, возможные связи между которыми на том этапе истории языкознания обычно (за небольшими исключениями, для той эпохи не характерными) не рассматривались, что было оправдано малой разработанностью истории каждой семьи.
Новый этап начинается в начале 20 в., когда производятся первые опыты синтезирования достижений в области исследования каждой из семей языков. А. Тромбетти впервые осуществил попытку не только объединить ранее намеченные семьи языков в более крупные группы (позднее названные макросемьями), но и предположил наличие лексических связей между этими группами, которые, по его мнению, оправдывают М. т. Но Тромбетти недостаточно чётко отделял проблему установления макросемей от М. т.
Другая форма М. т. была выдвинута Н. Я. Марром, предположившим в поздних своих работах существование в языке первобытного человека 4 элементов (саль-бер-йон-рош), к которым (или чаще всего к преобразованным комбинациям которых) он пытался свести все слова существующих языков. Хотя этой теории в 20—30‑х гг. следовали многие представители «нового учения о языке», позднее от неё отказались все ученики Марра, так как ни эта гипотеза, ни некоторые другие, с ней сходные варианты М. т., где предполагалось (вне соотнесения с результатами сравнительно-исторического языкознания) постулирование нескольких исходных слов первичного языка, не могут быть доказаны научными средствами.
Вариант М. т., более близкий к идеям Тромбетти, но учитывавший результаты исследования каждой из семей и макросемей классическими сравнительно-историческими методами, был предложен в 60‑х гг. 20 в. М. Сводешом. Сопоставляя языковые семьи Нового и Старого Света, Сводеш предположил существование больших макросемей, их объединяющих, а также наличие связей между макросемьями, говорящих в пользу М. т. Являясь создателем глоттохронологии, Сводеш указал и на наличие основных трудностей на пути к научному обоснованию М. т. Сравнение современных языков и установленных на их основе семей методами глоттохронологии не позволяло проникнуть в период, существенно более отдаленный, чем 10 тыс. лет. Остаётся, однако, неизвестным, были ли темпы изменения обиходного словаря в период, предшествовавший неолитической революции (около 10 тыс. лет до н. э.), такими же, как в период обусловленных ею быстрых перемен. В противном случае сравнение языков возможно и для значительно более отдаленных периодов.
Современное состояние М. т. тесно связано с проблемой моногенеза Homo sapiens sapiens. Согласно наиболее распространённой точке зрения, звуковой естественный язык является характерной чертой Homo sapiens sapiens (возможно, одним из главных его отличий от предшественников, см. Происхождение языка, Глоттогенез). Если (как предполагают многие антропологи) человек (Homo sapiens sapiens) появился благодаря единичной мутации в одном месте Земли (по-видимому, около 100 тыс. лет назад в Африке, откуда около 30 тыс. лет назад он распространился очень малочисленными группами по Западной Евразии), т. е. имел место моногенез Homo sapiens sapiens, то вероятен и моногенез языка. Явившаяся результатом уникальной мутации первая особь общалась с другими особями, от неё (возможно, в результате ее скрещения с представителями предшествующего типа предков человека) происшедшими, на языке, являвшемся одним из главных приспособительных преимуществ, благодаря которому первый Homo sapiens sapiens и его потомство начали побеждать при отборе. Биологическое наследование признаков, без которых невозможно владение языком (устройство речевого аппарата, предполагающее развитую фарингальную полость; развитие речевых зон левого полушария, и особенно лобной доли, обеспечивающей сложные синтаксические построения, и семантических зон правого полушария), должно было в дальнейшем сопровождаться усвоением языка в каждом следующем поколении. Если расы явились результатом дифференциации Homo sapiens, то основные расовые различия можно было бы соотнести с формированием тех первоначальных диалектов первичного языка, из которых позднее развились праязыки основных макросемей. Согласно альтернативной точке зрения на расообразование, каждая из рас явилась результатом скрещения одного из ранее существовавших типов предка человека с потомками первого представителя Homo sapiens. В этом случае тоже можно предположить возможность связи (но более сложной — опосредованной) этого антропологического процесса с распадом первичного языка на диалекты, позднее обособившиеся. Хотя эта антропологическая картина делает возможной М. т., она не может считаться её обоснованием.
Единственным научным обоснованием М. т. было бы доказательство единого происхождения всех предполагаемых макросемей, из которых происходят семьи, объединяющие все языки мира. Выявленные сравнительно-историческим языкознанием семьи языков начали объединять в такие макросемьи, как ностратическая (см. Ностратические языки), лишь в относительно недавнее время, и праязыки некоторых макросемей реконструированы в недостаточной степени. Поскольку время существования таких макросемей, как ностратическая и гипотетическая северокавказско-енисейско-сино-тибето-на-дене, лежит между 10‑м и 20‑м тыс. до н. э., при установлении закономерных отношений между ними можно рассчитывать на реконструкцию праязыка, хронологически близкого ко времени появления Homo sapiens sapiens в Западной Евразии (проблема соотношения этих макросемей с койсанской из южной Африки ещё не решена; возможно их достаточно древнее разделение). Одной из основных трудностей на пути к выявлению таких отношений, кроме отмеченных Сводешом глоттохронологических ограничений, является возможность отнесения многих слов, позднее входящих в обиходный словарь, к числу древних культурных терминов. Например, индоевропейское *Hnomn̥ ‘имя’, уральское *nime, древнеюкагирское nim ‘имя’, возводимые к ностратическому, шумерское inim ‘слово’, тибетское min ‘имя’ (возводимое к сино-тибетскому) восходят к общему термину, который мог отражать древнее мифологическое представление о значимости имён и распространяться по Евразии по мере диффузии этого представления.
В целом М. т. связана с идеей единственности крупного изобретения, которым для первого Homo sapiens sapiens мог быть его язык. Но многие из последующих потомков могли делать свои изобретения, касавшиеся отдельных слов и их концептов. Диффузия этих отдельных мифологических или технологических изобретений и обозначавших их терминов может отражаться в единстве соответствующих терминов. Поэтому, например, одинаковость обозначения лодки в индоевропейских и койсанском (бушмено-готтентотском) языках скорее нужно объяснить как результат диффузии, а не как пережиток. Но и за вычетом таких терминов уже теперь можно указать на наличие ряда очевидных сходств (в частности, в грамматических и/или местоименных обозначениях лиц) между основными реконструированными праязыками макросемей, что говорит в пользу М. т. Противники М. т. часть таких сходств объясняют наличием звукового символизма, делающим возможным обозначение сходных концептов посредством похожих сочетаний фонем, но остаётся выяснить, не связан ли в некоторых случаях механизм этой звуковой символики с единством происхождения всех языков мира (тот же вопрос допустим и в отношении некоторых языковых универсалий).
Противоположная М. т. точка зрения связана с принимаемой некоторыми антропологами идеей нескольких разных центров расообразования и первоначального очеловечивания. Но и в этом случае не полностью исключенной остаётся возможность победы на каком-либо раннем этапе истории Homo sapiens одного языка, вытеснившего все другие (если представители разных расовых групп продолжали общаться друг с другом). В этом отношении показательно, что представители монголоидной расы, которую иногда гипотетически сопоставляли с потомками синантропа, говорят на языках, входящих в макросемьи (ностратическую, китайско-тибетскую), праязыки которых локализуются на западе (или в центре), но не на востоке Евразии, т. е. здесь антропологические и лингвистические линии развития явно не соотносятся прямо друг с другом. Поэтому и обоснование точки зрения, обратной М. т., могло бы быть тоже только лингвистическим, следовало бы доказать полное отсутствие древних связей между макросемьями, которые не ограничиваются диффузией отдельных терминов. Но в этом случае можно было бы сослаться на глоттохронологию, согласно которой такие ранние связи могут быть достаточно рано стёрты эволюцией языка. Поэтому парадоксальным образом эту точку зрения, обратную М. т., доказать ещё труднее, чем саму М. т. Последняя в настоящее время представляется более вероятной.
Вяч. Вс. Иванов.