Лингвистический энциклопедический словарь

И́мя —

слово, реже сочетание слов, называющее, именующее вещь или человека. Отличи­тель­ные черты имени как типа слов связаны также с особен­но­стя­ми процесса именования (см. Номина­ция), приводя­ще­го к имени, и с ролью имени в предло­же­нии.

Морфологические отличия имени от слов других классов не универсальны и не поддаются обобще­нию, они могут вообще отсут­ство­вать. В языках с развитой морфологией имя отлича­ет­ся формами склонения, тогда как глагол имеет формы спряжения, прилага­тель­ное — формы согласования и степеней сравнения и т. д. Однако то, что в индо­евро­пей­ских языках есте­ствен­но воспри­ни­ма­ет­ся как объект и выражается именем, может в некото­рых индей­ских языках выражать­ся как процесс, в формах 3‑го лица глагола; например, в языке хупа ‘он спускается’ — название дождя (имя объекта «дождь»), в языке тюбатюлабаль разли­ча­ют­ся имена «дом» и «дом в прошлом» (то, что было домом и перестало им быть), т. е. имя обладает изменением по категории времени, и т. п.; понятие «дождь» в русском языке выражается обычно именем, которое по функции может быть предикатом или предло­же­ни­ем («Дождь, надо взять зонтик»), а, например, в английском и французском языках обычно не получает именной формы выражения, ср. It is raining, Il pleut и т. п.

По этой причине в различных концепциях языка, выработанных в рамках неопозитивизма, в лингви­сти­че­ской философии и др. (см. Философские проблемы языкознания), неправо­мер­но отрица­лось объективное, внеязыковое основание различения «имён» и «предикатов» («признаков», «отношений»). Так, Э. Бенвенист считал, что различие «процесса» и «объекта» («вещи») не может иметь в лингвистике единого критерия, ни даже ясного смысла, являясь всего лишь результатом проекции на природу классификации слов, присущей индо­евро­пей­ским языкам (если «лошадь» — это вещь, а «бежать» — это процесс, то лишь потому, что первое обозначается именем, а второе глаголом); У. О. Куайн утверждал, что всякая теория может признавать в качестве объектов лишь то, что обозначается «связанными перемен­ны­ми» в её формальных предложениях.

Существуют, однако, объективные основания, как внеязыковые, так и внутриязыковые, для отличе­ния имён от слов других типов. Внеязыковым основанием служит то, что имя обозначает вещь, тогда как глагол, вообще предикат — признак или отношение; различие же этих внеязыковых сущностей объективно и не зависит от языка. Внутри­язы­ко­вым основа­ни­ем являет­ся то, что только имя стоит в таком отношении к внеязыко­во­му объекту, которое является отношением именования. Глаголы и вообще предикатные слова «выражают» отношения между предметами действи­тель­но­сти, не именуя этих отношений, т. е. своих объектов обозначения. Союзы «выража­ют» логические связи между элементами мысли, не обозначая никаких внеязыко­вых объектов; междометия «выража­ют» эмоции, также не именуя их. Особое положение занимают «имена признаков» — прилагательные (также могущие служить предикатными словами) и наречия, отношения тех и других к внеязыко­вым объектам подобны отношениям имени к вещи, но объекты здесь не являются вещами. Таким образом, с внутри­язы­ко­вой стороны обоснование опреде­ле­ния имени сводится к проблеме именования и в конечном счёте к объектив­но­му внеязыко­во­му различию вещей, свойств, отношений.

В предложении имя занимает место актанта (терма) в составе предиката, в качестве субъекта и объекта, а также различных дополнений.

При формализации аналогом имени выступает свободная или связанная переменная, а также (в случае собственного имени) постоянная (константа). Слова других типов не формали­зу­ют­ся этим способом (аналогом глагола выступает предикат, аналогами предлога и союза — логические связки). Семантико-синтаксический крите­рий имени и его формали­за­ция являются универсальными, не зависят от типа и строя языка.

В развитых языках, как естественных, так и искусственных, путём особой тран­сфор­ма­ции, так называемой номинализации, в имя может быть превращено любое выражение, например в русском языке: глагол «бежать» > ‘бег’; предикатив «В комнате холодно» > ‘В комнате холод’; целое предложение «Я опаздываю» > ‘Тот факт, что я опаздываю...’. В этом смысле предложение иногда рассма­три­ва­ет­ся как «имя факта или события». Путём тран­сфор­ма­ций могут возникать имена 2‑го, 3‑го, 4‑го и т. д. порядка. Например, рус. «здоровый»1 > ‘здоровье’ 2 > ‘оздорав­ли­вать’ 3 > ‘оздорав­ли­ва­е­мый’ 4 > ‘оздорав­ли­ва­е­мость’ 5, где ‘оздорав­ли­ва­е­мость’ может рассма­три­вать­ся как имя 5‑го порядка — резуль­тат пятикрат­ной транс­фор­ма­ции. Имена, не являющиеся резуль­та­том транс­фор­ма­ций, именуют вещи прямо и непосред­ствен­но, являются первич­ны­ми, или базовыми, именами. Первичная номинация произво­дит­ся обычно по наиболее характерному признаку, который и становится основа­ни­ем для создания нового имени. Таким образом, номинация законо­мер­на, но выбор признака случаен, чем и объясня­ет­ся разли­чие имён одних и тех же объектов в разных языках. Тем не менее, поскольку положенный в основу имени признак сам имел уже языковое выражение, имя всегда включается в лексико-семантическую систему, получая свое место в группе взаимо­свя­зан­ных имён, противо­по­став­лен­ных другим группам (см. Оппозиции языковые, Поле). Так, древне­гре­че­ское назва­ние рынка ἀγορά связано с глаголом ἀγείρω ‘собирать’ (место, где собирается народ); рус. «рынок» — заимствование из германских языков rinc — ‘круг’, ‘круглая площадь’); германские — нем. Markt и англ. market — происходят от лат. mercari ‘покупать’ и т. д. В силу устойчивости оппозиций, полей и лексико-семантической системы в целом она, и главным образом имена, являются фактом духовной культуры народа (этноса), образуя устойчивый реляцион­ный каркас этой культу­ры — имена родства, власти, права, экономи­че­ских отношений, человека, животных и т. д., отражают глубокие традиции культуры, вскрыва­ю­щи­е­ся при истори­че­ской рекон­струк­ции (М. М. Покровский, Бенвенист, Т. В. Гамкрелидзе, Вяч. Вс. Иванов и другие). Характер­ная особен­ность первич­ных имён — быстрая утрата связи с признаком; как правило, они в каждую данную эпоху (т. е. в синхро­нии языка) воспри­ни­ма­ют­ся как именно первич­ные, непроиз­вод­ные. Так, имя «рука» обычно не является производ­ным от признаков «брать», «хватать», «нос» — от «нюхать», «обонять» и т. п.

Внутренняя структура имени, в особенности непроизвод­но­го, достаточ­но полно характе­ри­зу­ет­ся схемой так называемого семантического треугольника (см. Семантика): имя (1) обозначает, именует вещь (2) и выражает понятие о вещи (3). В истории философии языка и собственно языкознания отношение «именовать» понималось неодно­знач­но — то как связы­ва­ю­щее имя и вещь («имя именует вещь»), то как связы­ва­ю­щее имя и понятие («имя именует понятие»).

В первой европейской философии языка, у Платона, в его диалоге «Кратил», излагается второе понимание: имя именует идею, понятие («эйдос») и лишь вследствие этого способно именовать «соименную» с ним вещь. Этот взгляд, в общем, преобладал в средне­ве­ко­вой схоластике, в её течениях «реализма» и «концептуализма» (но не в «номинализме», в кото­ром общие имена призна­ва­лись лишь созда­ни­я­ми разума). Вместе с тем в схоластике было выработано тонкое понимание различий «именования», выразив­ше­е­ся в тезисе Nominantur singularia, sed universalia significantur («Именуется единичное, а общее означи­ва­ет­ся»).

Постепенно, особенно советскими исследователями, была обнаружена недоста­точ­ность такого, в целом призна­ва­е­мо­го правиль­ным, понима­ния именования: было предложено из совокуп­но­сти всех объективно различимых признаков вещи выделять меньшую совокуп­ность — непосред­ствен­но предмет именования, денотат. В логике до некоторой степени параллельно этому было введено понятие «экстенсионал» имени, соответ­ству­ю­щее классу предметов, непосред­ствен­но именуемых данным именем. Аналогич­ный процесс расщеп­ле­ния пережило понятие «понятие о вещи», в котором в логике стали выделять непосред­ствен­но структу­ри­ро­ван­ную языком часть — «интенсионал», а в языкознании — сигнификат. В лингвистике прообразом сигнификата и интенсионала ещё ранее послужило понятие «значимость» (отличное от «значения»), введённое Ф. де Соссюром (1916). К. И. Льюис в работе «Виды значения» (1943) ввёл 4 компонента в семантике имени (одновре­мен­но они же — процессы): сигнификацию (signification) — совокуп­ность признаков, служащих мысли­мым предметом обозначения; объём, или «охват» (comprehension), — все мыслимые предме­ты, соответ­ству­ю­щие такой сигнификации (в т. ч. и не существующие реально); денотацию, или экстенсию (denotation, or extension), — предметы, существующие реально; коннотацию, или интенсию (интенсионал) (connotation, or intension), — мыслимый предмет обозначения, соответ­ству­ю­щий такому денотату, или экстенсии. Таким образом, интенсия, интенсионал так относится к экстенсии, денотату, как сигнификация относится к охвату, или объёму. На этой основе Льюисом впервые было дано строгое опреде­ле­ние интенсионала (см. Понятие).

По мере расширения семантических исследований в ряде теорий (логиков Г. Фреге, А. Чёрча, лингвистов генеративного подхода) предложение стало трактоваться как разно­вид­ность имени со своим денотатом, или экстенсионалом, или референцией, в различных теори­ях понима­е­мы­ми различно, и, с другой стороны, смыслом, интенсионалом. Например, по Фреге, денотатом предложения является «истина» или «ложь». Специфика имени стала теряться, растворяясь в семантике предложения.

Однако в ряде работ была показана невозможность отождествления одноимённых элемен­тов в семантике имени с таковыми в предложении. В англо-американской философии языка, как и в советском языкознании, были подвергнуты критике генеративные теории и показана специфика «семанти­ки словаря (лексикона)» и соответ­ствен­но имени, в отличие от «семанти­ки синтаксиса» (Р. Монтегю, Б. Холл Парти и другие). В этой связи на первый план выходит новая проблематика, связанная с понятием интенсионала и так называемых интенси­о­наль­ных языков (к послед­ним относит­ся, в частности, язык художе­ствен­ной литера­ту­ры).

Размышления об имени во все времена служили предметом, а иногда и основанием философ­ских теорий (например, у Б. Спинозы, Дж. Локка, Э. Гуссерля, А. Ф. Лосева и других).

Классификации имён, в соответ­ствии со схемой семантического строения (семанти­че­ским треуголь­ни­ком), могут проводить­ся по трём различным основаниям: 1) по форме слова, или морфологические; 2) по типу значения в синтаксической конструкции, или семантико-синтаксические; 3) по типу значения в пропози­ции, или логико-лингвистические. В значительной части все классификации соотно­сят­ся и пересе­ка­ют­ся.

Морфологические классификации описывают разряды имён, существующие в данном отдель­ном языке; они опира­ют­ся на морфологические показатели — главным образом аффиксы и строение основ (аблаут, апофонию); в них выделяются такие рубрики, как «имена деятеля», «имена действия», «имена качества» (например, рус. «краснота», но не «красный»), «имена отчуждаемой и неотчуждаемой принадлежности». Эти рубрики наделе­ны в то же время ясным семантическим признаком (выраженным в их названии). Далее, могут выделять­ся такие рубрики, как роды индо­евро­пей­ских языков (мужской, женский, средний), где семантическое основание выражено гораздо слабее. Наконец, могут выделяться такие морфологические классы, как деклинационные разряды (типы склоне­ния) имён, в которых связь с семантикой в данном состоянии языка отсутствует, но в далеком прошлом, возможно, существовала. Эти классификации имеют важное значение для флектив­ных языков, в особен­но­сти для индо­евро­пей­ских, на них основаны глубинные истори­че­ские реконструкции грамматики (А. Мейе, Е. Курилович, Бенвенист и другие).

В языках другого типа, например в банту языках, выделяется около 20 морфологических именных классов, которые служат также целям согласования слов в предложении. В языках так называемого активного строя, к которым относятся, в частности, многие языки американ­ских индейцев, имена разбиваются на 2 класса — «активный» (откуда и название всей группы языков) и «неактивный»; к активному относятся имена людей, животных, деревьев и растений (т. е. здесь явно доминируют признаки «живой», «одушевлённый»), к неактивному — имена всех прочих предметов и явлений.

С исторической, эволюционной точки зрения можно предположить такое развитие именных классификаций этого типа: от активных​/​неактивных классов к классам типа банту, от них к родам индо­евро­пей­ских языков и к суффиксальным классам типа «имя деятеля», «имя действия».

Семантико-синтаксические классификации носят более общий, типологический характер, они основаны на роли имени в предложении, формально — на его месте как актанта в предикате. Поскольку такие различия далеко не всегда выражаются морфологически, то их описание и классификации более гипотетичны, чем морфологические классификации; в значительной степени они зависят от избранного метода описания. Однако в большинстве описаний (и, следовательно, достаточно объективно) выделяются имена денотативного характера, тяготеющие к непосредственному обозначению вещей и занимающие в предло­же­нии (при прочих равных условиях) позицию субъекта, и имена сигнификативного характера, тяготеющие к обозначению, сигнификации понятий и занимающие в предло­же­нии позицию предиката (включая «запредикатную позицию» — например, рус. «принимать участие»). Формулировки законо­мер­но­стей и рубрик в этих классификациях носят статисти­че­ский (т. е. не жёстко опреде­лён­ный) характер (Покровский, А. А. Уфимцева, Ю. Н. Караулов, Ю. С. Степанов). Эти классификации пересе­ка­ют­ся с морфологическими, поскольку в языках некото­рых типов (например, в так называемых эргативных) различие актантов связа­но с различным падежным оформле­ни­ем имён (эргативный падеж противо­по­став­ля­ет­ся абсолют­но­му и др.).

Логико-лингвистические, универсальные классификации, полностью отвлекаясь от морфо­ло­ги­че­ско­го типа имени, соотносят его с логическим строением пропозиции, в основе чего лежит в конечном счёте отношение имени к вещи в составе высказы­ва­ния — референ­ция. Выделя­ют­ся (Б. Рассел, Н. Д. Арутюнова, Е. В. Падучева) такие рубрики, как референт­ные имена и нереферентные имена; индивидные, общие, метаимена; имена в прямых и в косвенных контекстах; подлинные имена и квазиимена — дескрипции, и др.

Ю. С. Степанов.