грамматическая словоизменительная категория глагола (в некоторых языках также имени в позиции сказуемого), обозначающая отношение субъекта действия (процесса, качества) (иногда и объекта) к говорящему лицу. Категория лица присуща также лексико-грамматическому подклассу личных местоимений, но у них лицо представлено самим набором лексем, а не рядом грамматических форм.
Лицо входит в группу согласовательных категорий, выражающих «отношения субъекта и предиката в предложении» (Н. А. Баскаков), «синтагматически обусловленных» (А. В. Бондарко). Способность разных классов и подклассов слов иметь категорию лица позволяет характеризовать её как «суперкатегорию» (О. Г. Ревзина). Р. О. Якобсон относит лицо к числу категорий-шифтеров (т. е. категорий, содержащих элементы, которые обозначают связь сообщения с актом речи, в частности с говорящим и слушающим). В силу регулярности своего выражения — личными формами глагола (иногда и имени) или сочетаниями глагольных форм с личными местоимениями — лицо представляет собой «открытую (явную) категорию» (по Б. Уорфу).
Некоторые формы лица в определённых условиях могут выражать безличное («Светает»), неопределённо-личное («Его не любят») и обобщённо-личное («Слезами горю не поможешь») значения. Лицо связано парадигматическими и функциональными отношениями с другими категориями глагола: наклонением, видом, временем, залогом. Так, в русском языке каждая форма лица является формой того или иного наклонения, но обратной закономерности не существует: сослагательное наклонение и прошедшее время в изъявительном наклонении не имеют личных форм. Известны языки, в которых глагол не имеет форм лица ни в одном из наклонений, кроме повелительного (лезгинский, монгольский, нивхский).
Отношения между 1‑м, 2‑м и 3‑м лицом, составляющими категорию лица, неоднородны и получают различные истолкования: «лицо» (1‑е и 2‑е) противопоставляется «не-лицу» (Э. Бенвенист, Якобсон), «собственно-личное» значение — «предметно-личному» («Русская грамматика», 1980). Категория лица настолько тесно связана с категорией числа, что Бенвенист считает их, в сущности, одной категорией, различая «собственно лицо» (= ед. ч.) и «расширенное лицо» (= мн. ч.). Только 3‑е лицо именно потому, что оно может рассматриваться как не-лицо, имеет морфологически выраженное множественное число, ср. рус. «он» (ед. ч.) — «он-и» (мн. ч.); ср. также данные тюркских языков, где только в формах 3‑го лица при нулевом показателе единственного числа во множественном отмечается числовой показатель, общий для глаголов и имён (например, туркм. алды-∅ ‘он взял’ — алды-лар ‘они взяли’, китап-∅ ‘книга’ — китап-лар ‘книги’). Некоторые исследователи агглютинативных языков выделяют в глаголе единую согласовательную категорию лица-числа (В. А. Аврорин, А. П. Володин, В. С. Храковский). По Н. А. Баскакову, тюркский глагол имеет категорию лица, представленную шестью отдельными личными формами.
Наряду с лицом субъекта во многих языках различается также лицо (и число) объекта: таковы баскский, картвельские и абхазско-адыгские языки, большинство палеоазиатских, отчасти самодийские и обско-угорские (различающие только число объекта в 3‑м лице), многие языки Северной и Южной Америки. Категория лица (и числа) объекта получает в словоформе глагола самостоятельное выражение, отдельное от показателей лица (и числа) субъекта. Личная парадигма при этом резко возрастает: до 28 форм (в грузинском или чукотском), а при различении двойственного числа — до 42 (корякский) и до 63 форм (эскимосские диалекты). Ср. фрагмент субъектно-объектной парадигмы ительменского языка: т-әл̭ьчкуз-γин ‘я-ви-жу-тебя’, т-әл̭ьчкус-чен ‘я-вижу-его’, т-әл̭ьчкус-схен ‘я-вижу-вас’, т-әл̭ьчкус-че?н ‘я-вижу-их’; все формы соотнесены с одним и тем же субъектом (1‑го лица ед. ч.), но с разными объектами. Ительменский субъектно-объектный глагол имеет так называемый номинативный тип согласования: префикс т- всегда значит ‘я’ и никогда — ‘меня’ (ср. субъектный глагол т-ңиксискичен ‘я сплю’), суффиксы ‑γин, ‑чен, ‑схен значат соответственно ‘тебя’, ‘его’, ‘вас’ и никогда — ‘ты’, ‘он’, ‘вы’. Таким образом, две парадигмы личных аффиксов можно здесь определять как парадигмы лица (и числа) субъекта и объекта. В языках, где глагол характеризуется так называемым эргативным типом согласования, парадигма строится иначе, ср. данные адыгейского языка: сэ-кӀуэ ‘я иду’, сы-уэ-жэ ‘я-тебя-жду’ — уэ-кӀуэ ‘ты-идёшь’, уы-сэ-жэ ‘ты-меня-ждешь’. Одни и те же аффиксы, занимающие одну и ту же позицию относительно корня, соотнесены со значениями: сэ- ‘я’ и ‘меня’, уэ- ‘ты’ и ‘тебя’, т. е. со значениями субъекта (непереходного глагола) и объекта. Аффиксы, материально идентичные им, но занимающие другую позицию относительно корня, соотнесены со значениями субъекта переходного глагола: сы- ‘я’ и уы- ‘ты’.
Семантической доминантой эргативного строя является противопоставление не субъектного и объектного, а агентивного и фактитивного начал; таким образом, для языков, в которых глагол имеет эргативный тип согласования, надо говорить о категориях лица фактитива и агентива; например, для адыгейского языка в личную парадигму фактитива входят аффиксы первой серии, в парадигму агентива — второй. Личные парадигмы такого типа определяются так же, как «эргативный и абсолютный ряды личных аффиксов» (Г. А. Климов), противопоставляясь их личным аффиксам активного и инактивного рядов в языках активной типологии, ср. в америндском языке дакота:
| активный ряд | инактивный ряд | |
| wa-ti ‘я живу’ | ma-ţa ‘я умираю’ | |
| ya-ti ‘ты живешь’ | ni-ţa ‘ты умираешь’ | |
| ni-wa-kaśka ‘тебя я связываю’ | ma-ya-kaśka ‘меня ты связываешь’ |
Категория лица (числа) у имени представлена, например, в самодийских и большинстве палеоазиатских языков; это всегда лицо субъекта, носителя признака. Ср. данные корякского языка: гʼоля-й-гым ‘мужчина-я’, гʼоля-й-гыт ‘мужчина-ты’, гʼоля-∅ ‘мужчина-он’; ны-туй-гым ‘молодой-я’, ны-туй-гыт ‘молодой-ты’, ны-туй-қин ‘молодой-он’.
С категорией лица связана категория личной принадлежности, которая выражается либо специальными морфемами (обычно — суффиксами), либо притяжательными местоимениями, ср. фин. kirja-ni ‘моя-книга’, kirja-si ‘твоя-книга’, kirja-nsa ‘его-книга’ и т. д. Лично-притяжательные показатели оформляют и глаголы, но такого рода формы обычно выступают как зависимые предикаты, ср. фин. syödessä-ni (syödessä-si) soitettiin ‘пока-я-ел (пока-ты-ел), позвонили’. В рамках категории личной принадлежности различаются формы так называемого обвиатива или «четвёртого лица» (называемые также лично-возвратными формами), ср. эскимос. аглятақа иҕны-ҕа ‘он-ведёт его-(чужого)-сына’ и аглятақа иҕны-ни ‘он-ведёт его-(своего)-сына’. Глагольные формы с показателями обвиатива выступают как зависимые предикаты, ср. эскимос. тугулъю-ку ‘взяв-для-него’ и тугулъю-ни ‘взяв-для-него-он’, т. е. ‘взяв-для-себя’.
А. П. Володин.