слово, реже сочетание слов, называющее, именующее вещь или человека. Отличительные черты имени как типа слов связаны также с особенностями процесса именования (см. Номинация), приводящего к имени, и с ролью имени в предложении.
Морфологические отличия имени от слов других классов не универсальны и не поддаются обобщению, они могут вообще отсутствовать. В языках с развитой морфологией имя отличается формами склонения, тогда как глагол имеет формы спряжения, прилагательное — формы согласования и степеней сравнения и т. д. Однако то, что в индоевропейских языках естественно воспринимается как объект и выражается именем, может в некоторых индейских языках выражаться как процесс, в формах 3‑го лица глагола; например, в языке хупа ‘он спускается’ — название дождя (имя объекта «дождь»), в языке тюбатюлабаль различаются имена «дом» и «дом в прошлом» (то, что было домом и перестало им быть), т. е. имя обладает изменением по категории времени, и т. п.; понятие «дождь» в русском языке выражается обычно именем, которое по функции может быть предикатом или предложением («Дождь, надо взять зонтик»), а, например, в английском и французском языках обычно не получает именной формы выражения, ср. It is raining, Il pleut и т. п.
По этой причине в различных концепциях языка, выработанных в рамках неопозитивизма, в лингвистической философии и др. (см. Философские проблемы языкознания), неправомерно отрицалось объективное, внеязыковое основание различения «имён» и «предикатов» («признаков», «отношений»). Так, Э. Бенвенист считал, что различие «процесса» и «объекта» («вещи») не может иметь в лингвистике единого критерия, ни даже ясного смысла, являясь всего лишь результатом проекции на природу классификации слов, присущей индоевропейским языкам (если «лошадь» — это вещь, а «бежать» — это процесс, то лишь потому, что первое обозначается именем, а второе глаголом); У. О. Куайн утверждал, что всякая теория может признавать в качестве объектов лишь то, что обозначается «связанными переменными» в её формальных предложениях.
Существуют, однако, объективные основания, как внеязыковые, так и внутриязыковые, для отличения имён от слов других типов. Внеязыковым основанием служит то, что имя обозначает вещь, тогда как глагол, вообще предикат — признак или отношение; различие же этих внеязыковых сущностей объективно и не зависит от языка. Внутриязыковым основанием является то, что только имя стоит в таком отношении к внеязыковому объекту, которое является отношением именования. Глаголы и вообще предикатные слова «выражают» отношения между предметами действительности, не именуя этих отношений, т. е. своих объектов обозначения. Союзы «выражают» логические связи между элементами мысли, не обозначая никаких внеязыковых объектов; междометия «выражают» эмоции, также не именуя их. Особое положение занимают «имена признаков» — прилагательные (также могущие служить предикатными словами) и наречия, отношения тех и других к внеязыковым объектам подобны отношениям имени к вещи, но объекты здесь не являются вещами. Таким образом, с внутриязыковой стороны обоснование определения имени сводится к проблеме именования и в конечном счёте к объективному внеязыковому различию вещей, свойств, отношений.
В предложении имя занимает место актанта (терма) в составе предиката, в качестве субъекта и объекта, а также различных дополнений.
При формализации аналогом имени выступает свободная или связанная переменная, а также (в случае собственного имени) постоянная (константа). Слова других типов не формализуются этим способом (аналогом глагола выступает предикат, аналогами предлога и союза — логические связки). Семантико-синтаксический критерий имени и его формализация являются универсальными, не зависят от типа и строя языка.
В развитых языках, как естественных, так и искусственных, путём особой трансформации, так называемой номинализации, в имя может быть превращено любое выражение, например в русском языке: глагол «бежать» > ‘бег’; предикатив «В комнате холодно» > ‘В комнате холод’; целое предложение «Я опаздываю» > ‘Тот факт, что я опаздываю...’. В этом смысле предложение иногда рассматривается как «имя факта или события». Путём трансформаций могут возникать имена 2‑го, 3‑го, 4‑го и т. д. порядка. Например, рус. «здоровый»1 > ‘здоровье’ 2 > ‘оздоравливать’ 3 > ‘оздоравливаемый’ 4 > ‘оздоравливаемость’ 5, где ‘оздоравливаемость’ может рассматриваться как имя 5‑го порядка — результат пятикратной трансформации. Имена, не являющиеся результатом трансформаций, именуют вещи прямо и непосредственно, являются первичными, или базовыми, именами. Первичная номинация производится обычно по наиболее характерному признаку, который и становится основанием для создания нового имени. Таким образом, номинация закономерна, но выбор признака случаен, чем и объясняется различие имён одних и тех же объектов в разных языках. Тем не менее, поскольку положенный в основу имени признак сам имел уже языковое выражение, имя всегда включается в лексико-семантическую систему, получая свое место в группе взаимосвязанных имён, противопоставленных другим группам (см. Оппозиции языковые, Поле). Так, древнегреческое название рынка ἀγορά связано с глаголом ἀγείρω ‘собирать’ (место, где собирается народ); рус. «рынок» — заимствование из германских языков rinc — ‘круг’, ‘круглая площадь’); германские — нем. Markt и англ. market — происходят от лат. mercari ‘покупать’ и т. д. В силу устойчивости оппозиций, полей и лексико-семантической системы в целом она, и главным образом имена, являются фактом духовной культуры народа (этноса), образуя устойчивый реляционный каркас этой культуры — имена родства, власти, права, экономических отношений, человека, животных и т. д., отражают глубокие традиции культуры, вскрывающиеся при исторической реконструкции (М. М. Покровский, Бенвенист, Т. В. Гамкрелидзе, Вяч. Вс. Иванов и другие). Характерная особенность первичных имён — быстрая утрата связи с признаком; как правило, они в каждую данную эпоху (т. е. в синхронии языка) воспринимаются как именно первичные, непроизводные. Так, имя «рука» обычно не является производным от признаков «брать», «хватать», «нос» — от «нюхать», «обонять» и т. п.
Внутренняя структура имени, в особенности непроизводного, достаточно полно характеризуется схемой так называемого семантического треугольника (см. Семантика): имя (1) обозначает, именует вещь (2) и выражает понятие о вещи (3). В истории философии языка и собственно языкознания отношение «именовать» понималось неоднозначно — то как связывающее имя и вещь («имя именует вещь»), то как связывающее имя и понятие («имя именует понятие»).
В первой европейской философии языка, у Платона, в его диалоге «Кратил», излагается второе понимание: имя именует идею, понятие («эйдос») и лишь вследствие этого способно именовать «соименную» с ним вещь. Этот взгляд, в общем, преобладал в средневековой схоластике, в её течениях «реализма» и «концептуализма» (но не в «номинализме», в котором общие имена признавались лишь созданиями разума). Вместе с тем в схоластике было выработано тонкое понимание различий «именования», выразившееся в тезисе Nominantur singularia, sed universalia significantur («Именуется единичное, а общее означивается»).
Постепенно, особенно советскими исследователями, была обнаружена недостаточность такого, в целом признаваемого правильным, понимания именования: было предложено из совокупности всех объективно различимых признаков вещи выделять меньшую совокупность — непосредственно предмет именования, денотат. В логике до некоторой степени параллельно этому было введено понятие «экстенсионал» имени, соответствующее классу предметов, непосредственно именуемых данным именем. Аналогичный процесс расщепления пережило понятие «понятие о вещи», в котором в логике стали выделять непосредственно структурированную языком часть — «интенсионал», а в языкознании — сигнификат. В лингвистике прообразом сигнификата и интенсионала ещё ранее послужило понятие «значимость» (отличное от «значения»), введённое Ф. де Соссюром (1916). К. И. Льюис в работе «Виды значения» (1943) ввёл 4 компонента в семантике имени (одновременно они же — процессы): сигнификацию (signification) — совокупность признаков, служащих мыслимым предметом обозначения; объём, или «охват» (comprehension), — все мыслимые предметы, соответствующие такой сигнификации (в т. ч. и не существующие реально); денотацию, или экстенсию (denotation, or extension), — предметы, существующие реально; коннотацию, или интенсию (интенсионал) (connotation, or intension), — мыслимый предмет обозначения, соответствующий такому денотату, или экстенсии. Таким образом, интенсия, интенсионал так относится к экстенсии, денотату, как сигнификация относится к охвату, или объёму. На этой основе Льюисом впервые было дано строгое определение интенсионала (см. Понятие).
По мере расширения семантических исследований в ряде теорий (логиков Г. Фреге, А. Чёрча, лингвистов генеративного подхода) предложение стало трактоваться как разновидность имени со своим денотатом, или экстенсионалом, или референцией, в различных теориях понимаемыми различно, и, с другой стороны, смыслом, интенсионалом. Например, по Фреге, денотатом предложения является «истина» или «ложь». Специфика имени стала теряться, растворяясь в семантике предложения.
Однако в ряде работ была показана невозможность отождествления одноимённых элементов в семантике имени с таковыми в предложении. В англо-американской философии языка, как и в советском языкознании, были подвергнуты критике генеративные теории и показана специфика «семантики словаря (лексикона)» и соответственно имени, в отличие от «семантики синтаксиса» (Р. Монтегю, Б. Холл Парти и другие). В этой связи на первый план выходит новая проблематика, связанная с понятием интенсионала и так называемых интенсиональных языков (к последним относится, в частности, язык художественной литературы).
Размышления об имени во все времена служили предметом, а иногда и основанием философских теорий (например, у Б. Спинозы, Дж. Локка, Э. Гуссерля, А. Ф. Лосева и других).
Классификации имён, в соответствии со схемой семантического строения (семантическим треугольником), могут проводиться по трём различным основаниям: 1) по форме слова, или морфологические; 2) по типу значения в синтаксической конструкции, или семантико-синтаксические; 3) по типу значения в пропозиции, или логико-лингвистические. В значительной части все классификации соотносятся и пересекаются.
Морфологические классификации описывают разряды имён, существующие в данном отдельном языке; они опираются на морфологические показатели — главным образом аффиксы и строение основ (аблаут, апофонию); в них выделяются такие рубрики, как «имена деятеля», «имена действия», «имена качества» (например, рус. «краснота», но не «красный»), «имена отчуждаемой и неотчуждаемой принадлежности». Эти рубрики наделены в то же время ясным семантическим признаком (выраженным в их названии). Далее, могут выделяться такие рубрики, как роды индоевропейских языков (мужской, женский, средний), где семантическое основание выражено гораздо слабее. Наконец, могут выделяться такие морфологические классы, как деклинационные разряды (типы склонения) имён, в которых связь с семантикой в данном состоянии языка отсутствует, но в далеком прошлом, возможно, существовала. Эти классификации имеют важное значение для флективных языков, в особенности для индоевропейских, на них основаны глубинные исторические реконструкции грамматики (А. Мейе, Е. Курилович, Бенвенист и другие).
В языках другого типа, например в банту языках, выделяется около 20 морфологических именных классов, которые служат также целям согласования слов в предложении. В языках так называемого активного строя, к которым относятся, в частности, многие языки американских индейцев, имена разбиваются на 2 класса — «активный» (откуда и название всей группы языков) и «неактивный»; к активному относятся имена людей, животных, деревьев и растений (т. е. здесь явно доминируют признаки «живой», «одушевлённый»), к неактивному — имена всех прочих предметов и явлений.
С исторической, эволюционной точки зрения можно предположить такое развитие именных классификаций этого типа: от активных/неактивных классов к классам типа банту, от них к родам индоевропейских языков и к суффиксальным классам типа «имя деятеля», «имя действия».
Семантико-синтаксические классификации носят более общий, типологический характер, они основаны на роли имени в предложении, формально — на его месте как актанта в предикате. Поскольку такие различия далеко не всегда выражаются морфологически, то их описание и классификации более гипотетичны, чем морфологические классификации; в значительной степени они зависят от избранного метода описания. Однако в большинстве описаний (и, следовательно, достаточно объективно) выделяются имена денотативного характера, тяготеющие к непосредственному обозначению вещей и занимающие в предложении (при прочих равных условиях) позицию субъекта, и имена сигнификативного характера, тяготеющие к обозначению, сигнификации понятий и занимающие в предложении позицию предиката (включая «запредикатную позицию» — например, рус. «принимать участие»). Формулировки закономерностей и рубрик в этих классификациях носят статистический (т. е. не жёстко определённый) характер (Покровский, А. А. Уфимцева, Ю. Н. Караулов, Ю. С. Степанов). Эти классификации пересекаются с морфологическими, поскольку в языках некоторых типов (например, в так называемых эргативных) различие актантов связано с различным падежным оформлением имён (эргативный падеж противопоставляется абсолютному и др.).
Логико-лингвистические, универсальные классификации, полностью отвлекаясь от морфологического типа имени, соотносят его с логическим строением пропозиции, в основе чего лежит в конечном счёте отношение имени к вещи в составе высказывания — референция. Выделяются (Б. Рассел, Н. Д. Арутюнова, Е. В. Падучева) такие рубрики, как референтные имена и нереферентные имена; индивидные, общие, метаимена; имена в прямых и в косвенных контекстах; подлинные имена и квазиимена — дескрипции, и др.
Ю. С. Степанов.