Лингвистический энциклопедический словарь

Балти́йские языки́ —

группа индоевропейских языков. Б. я. полнее сохраняют древнюю индо­евро­пей­скую языковую систему, чем другие современные группы индо­евро­пей­ской семьи языков. Существует точка зрения, согласно которой Б. я. представляют собой остаток древней индо­евро­пей­ской речи, сохранившейся после выделения из этой семьи других индо­евро­пей­ских языков. Внутри группы древних индо­евро­пей­ских диалектов Б. я. тяготеют к её восточной части (индоиранские, славянские и другие языки), языкам «сатем» (тем, в которых индо­евро­пей­ские заднеязычные палатальные представлены в виде сибилянтов). Вместе с тем Б. я. участвуют в ряде инноваций, характерных для так называемых центрально­евро­пей­ских языков. Поэтому целесообразно говорить о промежуточном (переходном) статусе Б. я. в континууме древних индо­евро­пей­ских диалектов (показа­тель­но, что Б. я. являются как раз той зоной, в которой «сатемизация» осуществилась с наименьшей полнотой среди других языков группы «сатем»). Особенно близки Б. я. к славянским языкам. Исключительная близость этих двух языковых групп (в ряде случаев можно говорить о диахроническом подобии или даже тождестве) объясняется по-разному: принадлеж­но­стью к одной группе индо­евро­пей­ских диалектов, находившихся в близком соседстве и переживших ряд общих процессов, продолжавших ещё тенденции индо­евро­пей­ско­го развития; относительно поздним территориальным сближением носителей Б. я. и славянских языков, обусловившим конвергенцию соответствующих языков, в результате которой выработались многие общие элементы; наличием общего балто-славянского языка, предка Б. я. и славянских языков (наиболее распространённая точка зрения); наконец, исконным вхождением славянских языков в группу Б. я., из которых они выделились относительно поздно (на южной периферии балтийского ареала), с этой точки зрения Б. я. выступают как предок славянских языков, сосуществующий во времени и пространстве со своим потомком. Тесные генетических связи объединяют Б. я. с древними индо­евро­пей­ски­ми языками Балкан (иллирийским, фракийским и другими).

Ареал распространения современных Б. я. ограничивается восточной Прибалтикой (Литва, Латвия, северо-восточная часть Польши — Сувалкия, частично Белоруссия). В более раннее время Б. я. были распространены и в южной Прибалтике (в её восточной части, на территории Восточной Пруссии), где до начала 18 в. сохранялись остатки прусского языка, а восточное, видимо, и ятвяжского. Судя по данным топонимии (особенно гидронимии), балтизмам в славянских языках, археологическим и собственно историческим данным, в 1‑м тыс. — начале 2‑го тыс. н. э. Б. я. были распространены на обширной территории к югу и юго-востоку от Прибалтики — в Верхнем Поднепровье и вплоть до правых притоков верхней Волги, Верхнего и Среднего Поочья (включая западную часть бассейна реки Москва и территории современного города Москва), реки Сейм на юго-востоке и реки Припять на юге (хотя бесспорные балтизмы отмечены и к югу от неё). Можно говорить о балтийском элементе и к западу от Вислы — в Поморье и Мекленбурге, хотя происхождение этих балтизмов не всегда ясно. Ряд топономасти­че­ских изоглосс объединяет балтийский ареал с Паннонией, Балканами и Адриатическим побережьем. Особенности ареала распро­стра­не­ния Б. я. в древности объясняют следы языковых контактов балтов с финно-уграми, иранцами, фракийцами, иллирийцами, германцами и т. д.

Современные Б. я. представлены литовским языком и латышским языком (иногда особо выделяют и латгальский язык). К числу вымерших Б. я. относятся: прусский (Восточная Пруссия), носители которого утратили свой язык и перешли на немецкий язык; ятвяжский (северо-восток Польши, Южная Литва, смежные районы Белоруссии — Гродненщина и др.; остатки его существовали, видимо, до 18 в.), некоторые следы которого сохранились в речи литовцев, поляков и белорусов названного ареала; куршский (на побережье Балтийского моря в пределах современных Литвы и Латвии), исчезнувший к середине 17 в. и оставивший следы в соответствующих говорах латышского, а также литовского и ливского языков [не следует смешивать язык куршиев с языком так называемых курсениеков (Kursenieku valoda), говором латышского языка, на котором говорили в Юодкранте на Куршской косе]; селонский (или селийский), на котором говорили в части Восточной Латвии и на северо-востоке Литвы, о чём можно судить по документам 13—15 вв.; галиндский (или голядский, на юге Пруссии и, видимо, в Подмосковье, на реке Протва), о котором можно судить только по небольшому количеству топонимического материала, локализуемого в Галиндии (по документам 14 в.) и, вероятно, в бассейне Протвы (ср. «голядь» русской летописи). Остаётся неизвестным название языка (или языков) балтийского населения на восточно­сла­вян­ских территориях. Несомненно, однако, что языки ятвягов (они же судавы, ср. Судавию как одну из прусских земель) и галиндов (голяди) были близки прусскому и, возможно, являлись его диалектами. Они должны быть отнесены вместе с прусским языком к числу западнобалтийских языков в отличие от литовского и латышского (как восточнобалтийских). Возможно, правильнее говорить о языках внешнего пояса балтийского ареала (прусский на крайнем западе, галиндский и ятвяжский на крайнем юге и, возможно, на востоке), противопоставленных относительно компактному ядру языков «внутренней» зоны (литовский и латышский), где существенны «кросс-языковые» линии связей (например, нижнелитовских и нижнелатышских, соответственно верхнелитовских и верхнелатышских диалектов). Б. я. внешнего пояса рано подверглись славизации, целиком вошли в состав субстрата в польском и восточно­сла­вян­ских языках, полностью растворившись в них. Характерно то обстоятельство, что именно эти Б. я. и соответ­ству­ю­щие племена раньше всего стали известны античным писателям (ср. «айстиев» Тацита, 98 н. э.; балтийское население южного побережья Балтийского моря, «галиндов» и «судинов» Птолемея, 2 в. н. э.). Общее название индо­евро­пей­ских языков Прибалтики как балтийских было введено в 1845 Г. Г. Ф. Нессельманом.

Фонологическая структура Б. я. определяется рядом общих черт, реализующихся примерно на одном и том же составе фонем (число фонем в литовском несколько больше, чем в латышском). Система фонем в литовском и латышском (и, видимо, прусском) описывается общим набором дифферен­ци­аль­ных признаков. Существенны противопоставления палатальных и непалатальных (типа k′ : k, g′ : g, n′ : n; в литовском языке объём этого противопоставления намного больше, чем в латышском), простых согласных и аффрикат (c, ʒ, č, ǯ). напряжённых и ненапряжённых (e : æ, i : i͡e, u : o); фонемы f, x (также c и d͡z в литовском или d͡ž в латышском) периферийны и встречаются, как правило, в заимствованиях. Важно сходство в организации просодического уровня Б. я., притом что ударение в литовском языке свободное, а в латышском стабилизировано на начальном слоге (финноязычное влияние). Гласные фонемы различаются по долготе — краткости (ср. латыш. virs ‘над’ — vīrs ‘муж’ или литов. butas ‘квартира’ — būtas ‘бывший’). Интонационные противо­поста­вле­ния характерны и для литовского, и для латышского, хотя реализуются они в конкретных условиях различно [ср. латыш. plãns ‘глиняный пол’ (длит. интонация) — plâns ‘тонкий’ (прерывистая интонация); laũks ‘поле’ (длительная) — làuks ‘белолобый’ (нисходящая); литов. áušti ‘остывать’ (нисходящая) — aũšti ‘светать’ (восходящая) и т. п.]. Правила дистрибуции фонем в Б. я. относительно едины, особенно для начала слова (где допускается скопление не более трёх согласных, ср. str‑, spr‑, spl‑, skl‑...); дистрибуция согласных в конце слова несколько сложнее из-за утраты конечных гласных в ряде морфологических форм. Слог может быть как открытым, так и закрытым; вокалический центр слога может состоять из любой гласной фонемы и дифтонгов (ai, au, ei, ie, ui).

Для морфонологии глагола характерно количественное и качественное чередование гласных, имени — передвижения акцента, мена интонаций и т. п. Максимальный (морфологический) состав слова описывается моделью вида: отрицание + префикс + ... + корень + ... + суффикс + ... + флексия, где префикс, корень и суффикс могут появляться больше чем один раз (иногда можно говорить и о сложной флексии, например, в местоименных прилага­тель­ных, ср. латыш. balt-aj-ai. Наиболее типичные ситуации «удвоения»: видовой префикс pa + «лексический» префикс; корень + корень в сложных словах [обычно они двучленны, но состав их частей-корней разнообразен: Adj. + Adj./Subst., Subst. + Subst./Vb., Pronom. + Subst./Adj.)., Numer. (счётный) + Subst./Numer., Vb. + Subst./Vb., Adv. + Subst./Adj./Adb.], суффикс + суффикс (чаще всего в следующем порядке: суффикс объективной оценки + суффикс субъективной оценки). Б. я. обладают исключи­тель­ным богатством суффиксального инвентаря (особенно для передачи уменьши­тель­но­сти — увеличи­тель­но­сти, ласка­тель­но­сти — уничижи­тель­но­сти).

Для морфологической структуры имени в Б. я. характерны категории рода (мужского и женского со следами среднего, особенно в одном из известных диалектов прусского языка), числа (единственного — множественного; известны примеры двойственного числа), падежа (номинатив, генитив, датив, аккузатив, инструменталис, локатив, всем им противопоставлена особая звательная форма; влияние финноязычного субстрата объясняет существование в литовских диалектах форм аллатива, иллатива, адессива), сложенности​/​несложенности (прежде всего в прилага­тель­ных — полные и краткие формы, но иногда и в других классах слов), градуальности (3 степени сравнения в прилага­тель­ных). В склонении существительных различаются 5 типов основ — условно на ‑o‑, ‑a‑, ‑i‑, ‑u‑ и на согласный. Наряду с именным типом склонения выступает и местоименный тип, играющий особую роль в склонении прилага­тель­ных. Для глагола помимо категории числа существенны: лицо (1‑е, 2‑е, 3‑е), время (настоящее, прошедшее, будущее), наклонение (изъявительное, условное, желательное, повели­тель­ное; в латышском языке развились долженствовательное и пересказывательное наклонения, очевидно, под влиянием финноязычного субстрата), залог (действительный, возвратный, страда­тель­ный). Различия по виду (включая все оттенки протекания действия — начина­тель­ность, термина­тив­ность, итератив­ность и т. п.) и по каузативности​/​некаузативности целе­со­образ­нее рассматривать как факты слово­обра­зо­ва­ния. Парадигма глагола отличается простым устройством, чему способствует нейтрализация противо­по­став­ле­ния по числам в формах 3‑го лица (в некоторых диалектах, например в тамском, нейтрализовано и противо­по­став­ле­ние по лицам), которые могут иногда выражаться нулевой флексией, и особенно наличие единой (в принципе) схемы флексий, описывающей личные формы глагола в изъявительном наклонении. Разные сочетания личных форм вспомога­тель­но­го глагола с причастными порождают многообразные сложные типы времён и наклонений.

Синтаксические связи между элементами предложения в Б. я. выражаются формами слово­изме­не­ния, несамостоятельными словами и примыканием. Ядро предложения — имя в номинативе + глагол в личной форме. Каждый из этих двух членов может отсутствовать (например, при отсутствии глагола возникают именные фразы) или развёртываться (так, группа имени может развёртываться в прилага­тель­ное + существительное, или существительное + существительное, или предлог + существительное или местоимение и т. д.; группа глагола развёртывается в глагол + наречие, личный глагол + личный глагол и т. п.). Эти правила развёртывания могут применяться больше чем один раз. Реализация их связана, в частности, и с порядком слов во фразе. Так, обычно группа глагола следует за группой имени в номинативе; в группе личного глагола-несвязки группа имени не в номинативе следует за личным глаголом-несвязкой; в группе имени все падежные формы следуют за именем в генитиве, если они связаны с ним (это правило обладает высокой степенью вероятности и существенно в связи с тем, что генитив в Б. я. способен выражать самые различные синтаксические отношения — практически почти все, кроме тех, которые свойственны номинативу; отсюда — исключительная роль генитива в синтаксических трансформациях).

Подавляющее большинство семантических сфер в литовском и латышском языках (также и в прусском) обеспечивается исконной лексикой индо­евро­пей­ско­го происхождения. Это позволяет в целом ряде случаев говорить о практически едином словаре Б. я. Особенно полное соответствие наблю­да­ет­ся в составе слово­обра­зо­ва­тель­ных элементов, служебных слов, местоименных элементов, главных семантических сфер (числительные, имена родства, части тела, названия растений, животных, элемен­тов пейзажа, небесных тел, элементарных действий и т. п.). Различия в этой области относятся, скорее, к числу исключений (ср. литов. sūnus ‘сын’, прус. soūns, но латыш. dēls; или литов. duktė ‘дочь’, прус. duckti, но латыш. meita; или литов. duona ‘хлеб’, латыш. maize, прус. geits; или литов. akmuo ‘камень’, латыш. akmens, но прус. stabis и т. п.). Очень велика лексическая общность Б. я. со славянскими языками. Она объясняется как общим происхождением и архаичностью обеих языковых групп, так и значит, пластом славянских заимствований в Б. я. (термины социально-экономического и религиозного характера, бытовая и профессиональная лексика и т. п.). Немалое число германизмов проникло в литовский и особенно в латышский язык (в последнем, чаще по говорам, значителен и слой заим­ство­ва­ний из финно-угорских языков). Многие лексические интернационализмы проникли в Б. я. не только непосредственно из языка-источника, но и через русский, польский или немецкий языки.

Об истории изучения Б. я. см. Балтистика.

В. Н. Топоров.